...не обгоняй! и тем паче — не выкладывай тексты кусками))
сама терпеть этого не могу, честное слово, но иначе я его точно умучаю правками и переправками до полной анемии, так что ладно, пусть уж его...
тем более, шансы велики, что я этот фик вообще никогда не закончу))
короче, вот:
(тыкать прям в физиономию Сакуры — это я над тэгами издевалась))
Название: Попеременное натяжение линий слабости и силы
Фэндом: Иксы, Убежище и бог-знает-что-еще
Рейтинг: НЦ-21 исключительно за мозгоебство
Примечания: я понятия не имею, кто из потенциально читающих что-то знает о Сакурадзукамори — и кто об Ишикаве Эйри... я понятия не имею, читабельна ли эта история без должной осведомленности... и понятия не имею, читабельна ли она вообще)) в любом случае — на вопросы буду отвечать с удовольствием, ибо на определенном уровне инсайдерской проработки материала уже начинаешь опасаться собственных багов))
Глава 1.
У осени слезящиеся глаза бродячей собаки...
Желтые листья липнут к асфальту. Ветер дергает ворот и полы плаща.
Такси он отпустил за пару кварталов от дома — по сонным иокогамским улицам Сакурадзука Сейчиро любит пройтись пешком.
Осень — простуженная старая псина, чихающая мелким дождем в лицо...
Человека, сидящего на ступенях, он замечает издалека, хотя это не так просто, в подступающих сумерках. Через темные стекла очков. Серая неподвижная фигура, неуклюже ссутулившаяся, колени и острые плечи... подросток? Он понимает свою ошибку, уже подойдя. Человек оборачивается на шорох шагов.
Слишком пристальные глаза.
Человек потягивается, разминая мышцы. Не торопясь, встает. На полголовы ниже Сакурадзукамори — все равно спускается со ступеней.
— Добрый вечер, Сакурадзука-сан.
В такой вечер хорошо в мягком кресле, в гостиной. Слушать джаз и пить арманьяк. Или абсент — ему всегда нравился зеленый цвет. И плавящийся сахар в лепестках огня над бокалом... умиротворяюще-изысканная банальность.
Он молчит и смотрит. И ждет.
— Вы не пригласите меня войти?
— Разумеется, нет. — И улыбается. Он привык улыбаться.
Ответная улыбка настолько же лишена теплоты.
— Я не скажу вам ничего нового, Сакурадзука-сан. Вы убили нашего человека. Обычно я делаюсь сговорчивее за чашкой кофе.
— Не просто ничего нового. — Он пожимает плечами. — Вы не сказали ничего, что могло бы меня заинтересовать.
Ключ, нагретый в руке, остывает, как только он вытаскивает его из кармана. Старый замок открывается с едва слышным скрежетом... зато дверь — совершенно бесшумно.
— Входите.
Незнакомец по-прежнему улыбается. Сутулится, упирая подбородок в ворот короткой куртки. Не делает по ступеням ни шагу.
— Только после вас, Сакурадзука-сан. Благодарю, но меня тревожит ваша третья защита.
Сумерки за спиной делаются всё гуще. И давят. Волглые, как непросохшее белье. Щека подергивается брезгливо.
Тревожит?... На разработку этого заклятья он потратил почти полгода.
Сакурадзука Сейчиро указывает на темнеющий зев коридора — одними пальцами, чуть приоткрывая кисть:
— Другого приглашения не будет. И кстати...
— Ишикава Эйри, — кивает худощавый незнакомец в ответ. — Но это займет минут двадцать, не меньше.
— Я подожду.
Небрежно опирается плечом о стену. Закуривает.
И ждет.
Почему бы не подождать? Ему совершенно некуда спешить.
Осень дышит натужно и сипло, шуршанием шин по палой листве...
* * *
Очередная сигарета прочерчивает косую дугу, уже в кромешной темноте. Фонари вдоль проезжей части почти не дают света — влажные желтые сгустки повисают под колпаками, не растекаясь по затушеванному ночному холсту.
Семнадцать минут.
Ишикава оборачивается с порога.
— Варить кофе вы тоже заставите меня, Сакурадзука-сан? Предупреждаю сразу, результат может вас разочаровать. Входите.
Если бы не это последнее слово — в точности копирующее его собственную интонацию... Случайность?
Сакурадзукамори застывает, едва переступив порог своего дома.
Фуда выпархивает из рукава черной бабочкой. Ложится точно в центр невидимой чужой пентаграммы. На долю мгновения вспыхивает ослепительной белизной.
— Нет. Кофе, пожалуй, я сделаю сам. — И наконец сбрасывает на вешалку отсыревший плащ. И проходит на кухню, не снимая черных очков. И по пути достает еще сигарету.
Семнадцать чертовых минут...
— Ну, и кто вы такой, Ишикава Эйри?
Ответное пожатие плеч. Под курткой у гостя — растянутый серый джемпер с портретом Че Гевары. Ладони зябко проходятся по джинсам. При свете в ежике волос проглядывает ранняя седина.
— Да, собственно, никто. Шестерка.
Чего и стоило ожидать.
Семнадцать минут... Он так и не уловил, чем был занят его гость это время. Все три защиты остались нетронутыми: Ишикава Эйри попросту прошел сквозь них... Впрочем, Сакурадзукамори уже начинает понимать правила предложенной ему игры.
Предложенной — или навязанной?
Не важно.
Он по-прежнему на своем поле. И.
...Он позволяет густой пене в турке опасть дважды, прежде чем разлить смоляно-густую жидкость по крохотным толстостенным чашкам.
Шестерки вылетают с поля первыми. Ему прислали лжеца?
Возможно. Хотя, скорее, наживку.
Но у оммедзи сейчас нет аппетита ни к чему, кроме крепкого кофе.
Он неторопливо потягивает отчаянно горький напиток. Ожидание — одна из основ. Ожидание... и единственный точный бросок, в единственный точный момент.
Не сейчас, пожалуй. Нет, действительно не сейчас. Он готов подождать еще немного. Но Ишикава Эйри будет первым, кто пожалеет, когда он потеряет терпение.
Тот пока ни о чем не подозревает. Скукоженная фигура понемногу оживает в волнах тепла. Сколько он прождал до этого на улице, любопытно? Греет пальцы о чашку. Незаметно потягивается. Узкие глаза сонно моргают.
Сакурадзука Сейчиро улыбается гостю.
— Еще кофе?
— Да, благодарю.
Он поднимается, чтобы вновь наполнить турку и поставить на огонь.
— Те, на кого вы работаете, давно уже — не правительство, — доносится в спину глуховатый голос. — Инфильтрация. Транснациональный конгломерат...
Уголок губ подрагивает, и его нимало не заботит, что собеседник не видит реакции.
— Неужели ваши хозяева не сочли нужным снабдить вас ничем, кроме утомительных трюизмов, Ишикава-сан?
Он сосредоточен и отсчитывает секунды. Сейчас для него нет ничего важнее кофе, вот-вот готового забурлить и перелиться за край.
Единственно точный момент...
Он ловким движением поднимает турку с плиты. Теплая, чуть шершавая деревянная ручка, отполированная тысячами захватов... Ноздри подрагивают, улавливая пряный аромат.
— Вы дорого просите за свое гостеприимство. — Поставленную перед ним чашку гость встречает едва уловимым кивком. — Впрочем, не идеалист — это только к лучшему. От идеализма я устаю куда быстрее, чем от прямолинейности.
Для шестерки этот человек говорит «я» слишком часто. Наживка довольно забавна на вкус.
Сакурадзукамори нарочито медленным жестом снимает очки. И закуривает, смачивая улыбающиеся губы в кофе.
— Идеалисты продаются дешевле. Реалисты знают, что это бессмысленно. А параноики — что небезопасно. С чего вы взяли, что меня устроит ваша цена?
...И почти не удивляется, получая в ответ иронично-недоуменное:
— Разве кто-то здесь говорил о торговле, Сакурадзука-сан?
Один-ноль в его пользу. Но тогда... зачем он вообще пришел?
Гость по имени Ишикава Эйри смакует свой кофе мелкими задумчивыми глотками. Одно из тех редких лиц, которые не красит и не смягчает улыбка, — всё из плоскостей и острых углов. Движения уже слегка замедлены...
Сакурадзукамори впитывает реакции и одновременно ловит себя на том, что гадает: каким видит гость его самого. Система кривых зеркал?
А кофе вновь заканчивается слишком быстро.
Но он не собирается предлагать гостю арманьяк: бессмысленно. Пустая трата благородного напитка.
...Ишикава наконец обмякает на стуле — почти незаметно. Отключается. Голова никнет на грудь. Гуща на дне чашки отражает холодный люминесцентный свет — белые пятна на черном.
Третья защита? Ему следовало обратить больше внимания на вторую...
Что может быть удобнее слишком самоуверенных противников, говорит себе Сакурадзукамори, набрасывая на неподвижное тело стягивающие ментальные путы и закрепляя их узловой фудой. У него есть полчаса, пока Ишикава не начнет приходить в себя. В гостиной, где приглушенно и томительно стонет джаз, он подумает, как лучше заставить гостя говорить...
* * *
Звонок в дверь раздается две сигареты и бокал арманьяка спустя. Сакурадзукамори абсолютно уверен, что больше никого не ждет, — и даже не думает двинуться с места.
Шум в прихожей останавливает на полпути руку, поправляющую темные очки.
...Он ненавидит портить обстановку в доме. Потом — всегда столько хлопот с ремонтом...
Доля мгновения — и он уже у угла коридора. Защитная пентаграмма вспыхивает. Взрывается клином хищноклювых птиц.
— Сакурадзука-сан! — Голос от входа звенит почти неподдельным испугом, сквозь грохот. Мальчишеский голос?! Что, черт возьми, за... — Не надо, Сакурадзука-сан, погодите! Я снял кроссовки, я вам тут не натопчу, честное слово!
...Бред.
Он восстановил все защиты, как только вошел в дом. Ему даже не нужно вспоминать: движения давно доведены до автоматизма. И то, что окружающий мир на один вечер, похоже, вознамерился превратиться в филиал сумасшедшего дома, — еще не повод усомниться в себе.
Сакурадзукамори делает шаг вперед. Скрестив на груди руки, ждет, пока мальчишка поднимется, отряхивая колени. Побелка, густо усыпавшая взлохмаченные волосы и куртку, придает ему жалкий, несуразный вид.
Да... и он действительно снял кроссовки.
Коротким ментальным усилием оммедзи вновь активирует третью защиту.
— У тебя полторы минуты.
Мальчишка ошалело хлопает глазами. Лет двенадцать, не больше, черт бы его побрал... Еще пару секунд шевелит губами совершенно беззвучно — а потом начинает тараторить с такой скоростью, что сразу становится ясно: предупреждение воспринял всерьез.
— Я... вы меня извините, Сакурадзука-сан... Он предупреждал, чтобы мы не совались... Но мастер-молчальник велел предупредить Ишикаву-сэнсэя, что маджонг сегодня не в десять, а в полдесятого, и чтобы он маотай захватил... ну вот я и подумал... Вы извините, я знаю, что в чужой дом так нельзя, потому что защиты не ломают, если в гости... Но — вы же ему передадите, ладно? Полдесятого, и маотай!...
К половине десятого незваный гость, шестерка по имени Ишикава Эйри, должен был стать пищей для сакуры — после того как ответил бы на пару не слишком приятных вопросов...
Сакурадзукамори усмехается, с коротким кивком. Он проверил окрестности дома — полчаса назад, и еще раз только что. Он ни на миг не усомнился, что за гостем не было никакого «хвоста». В чем еще он мог ошибиться?
Последние песчинки сыплются из незримой колбы. Шорох, слышный только двоим...
Мальчишка нашаривает за спиной ручку двери.
— Спасибо. И... извините еще раз...
Воспитанное маленькое отродье.
За спиной подростка, исчезающего с кроссовками в руках, он восстанавливает все три защиты, рассеянно и почти машинально: дом все равно превратился в проходной двор. Мысль эта, помимо вполне естественного раздражения, отчего-то вызывает сухой смешок.
* * *
Вернувшись на кухню, он медлит еще мгновение, наблюдая за неподвижным телом, — прежде чем щелчком пальцев снять сонные чары.
— Ну. И насколько же велика для мастера-молчальника ваша ценность как партнера в маджонг... Ишикава-сэнсэй?
Парализующие путы по-прежнему надежны. Секундное замешательство в чужих глазах подтверждает это. Хотя надо отдать должное гостю: он легко смиряется со статус-кво.
Не слишком ли...?
Разумеется, Сакурадзука Сейчиро не параноик. Однако жизнь учит осторожности — тех, кто остался в живых.
У гостя вид принюхивающейся лисицы. На кухне все еще пахнет кофе. Из прихожей — осыпавшейся штукатуркой.
— Разведка боем, пока я спал? — Насмешливое любопытство в глазах.
Оммедзи пожимает плечами, выщелкивая сигарету из пачки.
— Вам виднее. Так что? Если вы не выйдете отсюда в половине десятого, Ишикава-сан, это будет сперва отряд хунвэйбинов, или сразу — ковровая бомбардировка?
— А если я откажусь отвечать, Сакурадзука-сан, это будут сперва иголки под ногти, или сразу — пробитая сердечная чакра?
— Я бы со всей искренностью не рекомендовал проверять.
Гость выглядит неожиданно огорченным. Не удовлетворяет перспектива — с чего бы?
— Мне казалось, мы и так неплохо общались. Без этих... излишеств. — Мышцы едва заметно напрягаются, испытывая путы. Разумеется, тщетно. — И полагаю, вам слили достаточно информации — хотя, возможно, и не совсем в той форме, что вы рассчитывали получить от меня. Но я не сомневаюсь в ваших аналитических способностях.
Он до сих пор ощущает на губах привкус недопитого арманьяка. И раздражение — оттого что всё почему-то идет не так, как должно.
Раздражение ведет к поспешности, а поспешность к ошибкам. Но сейчас он не хочет думать об этом.
— Я предпочел бы понять, откуда у вас такая уверенность в моей сдержанности. Или в собственной неуязвимости.
Он не любит, когда провоцируют. Достаточно, чтобы начать провоцировать в ответ.
Он не настолько стеснен условностями, чтобы не прикончить парламентера. Особенно когда тот так тщательно прячет белый флаг за спиной.
Чужое лицо неподвижно, только веки опускаются с жесткостью пластиковой шторки иллюминатора. Немногие доступные ему жесты Ишикава ухитряется исполнять максимально выразительно. Это рассеивает концентрацию.
На черном стекле расползаются капли дождя.
— Как охотник охотнику, Сакурадзука-сан... Когда ваша уверенность абсолютна — тратите ли вы время на разговоры?
Вызов. И признание одновременно. В том, как подчеркнуто они не смотрят друг на друга, искренности куда больше, чем в самых тщательно подобранных словах.
— Вы пришли не торговаться. Вы пришли покупать. — Помимо воли, он щерится. Но и это нормально. Хищники... Его гость готов признавать очевидное с той же легкостью, что и он сам. — Вам никогда не приходило в голову, что ложь — не самая удачная валюта?
— А поспешность в выводах — не тот товар, за который я готов платить. — Голос у Ишикавы такой же усталый, как взгляд. — Если я попрошу вас наконец меня освободить, Сакурадзука-сан... надеюсь, вы не станете возражать из чисто мальчишеского упрямства?
Не слишком изящная вилка — но эффективная, спору нет. Кто ведет в счете, он затруднился бы определить на данный момент.
Узловая фуда, вспыхнув, сжигает путы.
— Ну, и чему же вы учите этих детей, Ишикава-сэнсэй? Помимо того, чтобы снимать кроссовки в чужом доме.
Он не подводит черту. Он уводит охоту в сторону.
У собеседника, с видимым наслаждением поводящего плечами, на этот счет тоже нет ни малейших сомнений.
— Думаете, этого мало? — Посмеиваясь, растирает пальцы. — Впрочем... Когда освоятся с правилами хорошего тона, тогда — натяжению нитей слабости и силы. А что, интересуют частные уроки?
— Полагаю, вы берете за них не дешевле, чем я — за гостеприимство. — У него всегда была хорошая память. — Благодарю, но мой ответ — нет.
— Окончательный? — ровным тоном осведомляется гость.
— И бесповоротный. Или у вас оставались сомнения на сей счет?
— Ни малейших. И я доволен, что не ошибся.
Сакурадзукамори пожимает плечами и принимается составлять в мойку кофейные чашки. Неторопливо — потому что время не располагает к торопливости... ни тех, у кого оно в избытке, ни тех, кто давно опоздал.
Ему не нравится напряжение, возникшее между ним и собеседником в последние минуты, потому что это напряжение родилось не в его руке. Ему не нравится мысль, что кто-то другой способен им управлять. Предугадывать...
Чашка раздраженно звякает о блюдце.
Никогда нельзя позволять здравому смыслу брать над инстинктами верх. Ему следовало бы сразу...
...Поворачиваясь обратно к столу, он едва заметным движением распрямляет пальцы, привычно напрягая ладонь...
Он запаздывает на долю секунды. Или — его просчитывают долей секунды раньше.
Это не имеет значения.
Удар приходится в пустоту.
* * *
Огонек зажигалки подрагивает, и затянуться удается не сразу. Причиной того, что каждый нерв в теле вибрирует, как перетянутая струна, вполне можно счесть выплеск энергии, с которым исчез у него на глазах незваный гость.
И тем не менее.
По возможности, Сакурадзука Сейчиро предпочитает не обманывать себя.