Автор: C-Core
Название: Вопрос преданности
Фэндом: FF/BC
Примечание автора: Интриги, борьба за власть и проблемы принадлежности. Ценг, Руфус, Вельд и события, непосредственно предшествующие FF VII.
Переводчик: ki-chen
Примечание переводчика: Язык, борьба за адекватность и проблемы умолчаний. Ценг и Руфус моложе, чем в FF/AC, уязвимее — и этим привлекательны; по сеттингу Вefore Crisis я честно не спец, поэтому все поправки и указания на неточности перевода приму с благодарностью.
читать дальше1.
Ценга нечасто вызывают для личных разговоров с директором. Хотя они по-прежнему пересекаются, когда это необходимо, но прежде всё было иначе. Бесконечные тренировки, рука наставника на плече; Вельд за спиной — дисциплина, жестко; восьмой сектор — уроки, которые нелегко забыть. Преданность. Уважение. Да, прежде было иначе...
Но он Турк, и помимо рефлексов у него есть интеллект, и это тоже заслуга Вельда.
Порой он думает о том, сколько хлопот могут принести ходы пешек королю под шахом.
— Бывает, щенок вырастает лучше, чем от него ждешь, — роняет Вельд, просматривая какие-то данные на экране карманного компа. Ценг остается при своих мыслях, в трех шагах позади, безмолвный, почти пристыженный. Идеально вышколенная тень, руки без перчаток сцеплены за спиной. Вельд разворачивается на каблуках, резкое движение и резкий взгляд, не признающий того, что мелькает в чужих глазах. — Но, — добавляет он, — бывает, что и выставочные медалисты производят на свет беспородных ублюдков, дворняжек.
Вельд выходит из архива, и Ценг послушно следует за ним. Вернувшись в кабинет, директор кладет комп на стол и сам встает рядом. Ценг ничего не принимает как данность, он просто ждет.
Вельд опять оставляет его без внимания, уже повторно. Лишь опускает взгляд и курсором сгоняет вниз строчки.
ЭЛФИ (ЛАВИНА, террористическая группа, противодействующая корпорации «Шинра», см. Фухито, Сирс).
Брови сходятся на переносице, и он щелчком отключает компьютер. Впрочем, рука, опускающая крышку ноутбука, движется ровно, спокойно, уверенно. Лицо остается непроницаемым. Взгляд упирается Ценгу в лицо.
Их не зря обучают молчанию, и паузы Вельда многозначнее слов. Беспородный ублюдок, дворняжка. Ценга вырывает из раздумий жесткий голос:
— В любом случае, для Шинры семейные узы никогда не были священны.
— Сэр... — наконец подает голос Ценг. Но Вельд обрывает его коротким жестом, и он привычно смолкает. А в тоне директора Турков — привычный холод:
— Больше никаких звонков Руфусу Шинре. Я больше не желаю слышать о нем от тебя, вне твоих профессиональных обязанностей. Также я не желаю ничего слышать о Джуноне, и о возможных полномочиях вице-президента, являющегося в компании исключительно номинальной фигурой. Надеюсь, тебе всё ясно.
Чужие слова обжигают; только Ценг в точности не знает чем.
Вельд смотрит на него, ладонью упираясь в крышку ноутбука, и наклоняется вперед, выразительно поднимая брови. Ценг никогда не думал, что можно чувствовать себя настолько в тисках, когда внешне единственный узел — разве что «виндзор» на горле. Он смаргивает. Опускает подбородок.
— Сэр.
Либо он сгорит добровольно под этим взглядом, либо... его все равно сожгут — и вышвырнут вон. Ценг сохраняет неподвижность и не отводит глаза.
— Хорошо, — резюмирует Вельд наконец, его лицо меняется первым, но только не взгляд. — Можешь идти.
Ценг позволяет двери со стуком захлопнуться за спиной.
У Вельда звонит телефон. Он отщелкивает крышку, одновременно опять включая компьютер, и отвечает:
— Вельд.
— Вельд, — вторит ему президент Шинра спустя пару секунд, сквозь помехи. — Ну что, ты нашел нашего предателя?
Вельд постукивает пальцами по экрану. Взгляд темных глаз сосредоточен и напряжен.
— Нет, сэр. — Голос не поднимается громче шепота. (Руфус Шинра; дата рождения/группа крови/р...) — Пока еще нет.
Случается, яблоко от яблони падает на удивление далеко.
2.
Ценг, в комнате, где обычно собираются Турки. Пальцы рассеянно оправляют манжеты, взгляд устремлен в никуда. Свежий кофе в стаканчике, из автомата, остывает перед ним, и продолжает остывать, пока за окном, постепенно темнея, отогревается серое небо Мидгара. Странный город, оживающий только в неоновых выплесках по ночам.
Рено опаздывает, впрочем, ни у кого из них отродясь не было нормального рабочего графика, о чем говорить. Растрепанная рыжая шевелюра мелькает в коридоре — еще одно нарушение, но они же Турки, и почти что сами себе закон, — и вот он уже постукивает по стене электродубинкой, косясь на Ценга с обманчиво-равнодушной ленцой.
— Что, Вельд опять тебя порадовал? — Голос отдается в полупустом помещении слишком звонко.
Нелепо было бы ожидать, что Ценг вздрогнет от неожиданности, либо как-то еще выдаст свое состояние. Взгляд возвращается из пустоты, переходит на Рено, затем охватывает комнату целиком. Вутаец берет себя в руки. Меньше секунды — и в нем ничего не остается от того Ценга, который мог быть чем-то взволнован, разочарован или огорчен.
— Рено, — кивает он в знак приветствия. — Еще один...
— ...великолепный день, ага, — довершает тот, наконец отлепляясь от стены и подходя ближе. В отсветах уличных прожекторов глаза поблескивают зеленым; кому-то эта зелень могла бы показаться безумной. — Работа у нас такая. Ну, что с нее взять.
Электродубинка ложится Ценгу на плечо, незаряженная, но тяжелая; холодный металл чертит неторопливую линию по груди. Под шелухой трущобных интонаций голос непривычно серьезен. Они знают друг друга, возможно, слишком хорошо.
Губы Ценга подрагивают в уголках, почти неуловимо, и всё же.
— Да, — соглашается он и тянется за остывшим кофе, одновременно отодвигая дубинку прочь: не нужно. Едва касаясь, ногтями проводит по ободку стакана. — Именно такая, всё верно. Не задавать вопросов, во имя «Шинры».
Свое отношение к философии Ценга Рено выказывает, выразительно возводя очи горе.
— Даже представить не берусь, чего там тебе шеф наболтал, — таким разговорчивым я тебя уже давно не помню.
— Повода для разговоров не было. — Ценг пьет кофе, и это легко, и горло всего на миг напрягается под безупречным узлом. Рено косится на него с отвращением: кофе в такое время, да еще и в костюме? — Выполнение заданий то и дело наталкивается на сторонние помехи. Дезорганизация и прямой саботаж, — поясняет Ценг и поднимает руку, чтобы ослабить черный галстук. — Работа агентов всё более неэффективна.
— И теперь, ни с того, ни с сего, ты за это в ответе? — Хмыкнув, Рено плюхается на стул. Встряхивает головой. — Вельд вроде о своих всегда заботится. Хотя, — он с шумом выдыхает, тут же поднимаясь с места, — ты ведь у нас директорский любимчик, нормально. Ну, ладно, бывай.
Вот так, мелькнул и исчез, неуловимо. Как все они — скользят по жизням друг друга, едва цепляясь, почти без интереса, без особой заботы. Вот есть — а вот уже нет. И Ценг остается наедине сам с собой и со своими мыслями, ровно до того момента, когда карман сперва наполняет вибрация, а затем телефон подает характерный сигнал — вызов идет из Джунона.
Ценг не отвечает. Никаких звонков Руфусу Шинре, он помнит.
Светлые волосы, отточенный сверх меры интеллект. Если Руфусу Шинре и недостает умения в обращении с оружием или материей, он с лихвой восполняет это летальной точностью расчетов. Слишком рано повзрослевший. Хотя Ценг, в отличие от многих, кто мнит статус компенсацией возраста, порой улавливает в чужом голосе нотки капризности и раздраженной нетерпеливости, желаний, достойных разве что ребенка.
Но эти замечания он держит при себе. Руфус Шинра в качестве вице-президента компании заметен настолько, что уже мало кто помнит, сколь недолго он занимает этот пост. Всего несколько лет — на создание сети контактов и взаимных обязательств, развитие по экспоненте. Ценг тоже в нее включен: он, достаточно долго пробывший в Джуноне, охранявший, следовавший по пятам — и в ответ теперь охраняемый тоже. Отслеживаемый. Никто не назвал бы Руфуса непредусмотрительным человеком.
Не будь Ценг Турком, на службе в корпорации, носящей имя Шинры, — он мог бы назвать Руфуса опасным.
Телефон подает голос в третий раз. Обычно Ценг снимает трубку после второго сигнала, но сейчас тратит время, думая о прошлых звонках.
Руфус и его вопросы. Департамент Административных расследований, коллеги Ценга, Вельд. В этих почти приятельских разговорах, когда Ценг упоминал о Вельде, о том, как учился у него — его тон, тон человека, которого многие считали высеченным изо льда, неожиданно делался почти теплым.
— Вельд безгранично верен президенту. И Турки тоже.
Молчание, почти гнетущее, в ответ. И неожиданная резкость:
— Ты говоришь мне об этом сейчас, потому что у стен есть уши?
— Нет, вице-президент. — Голос Ценга, за тысячу миль, остается невозмутимым. — Я говорю вам об этом, потому что это правда, и потому что вы можете слышать меня.
Так почему у Руфуса переменился голос?
Четвертый звонок, и Ценг пытается сделать выбор между приказом Вельда и привычкой повиноваться вице-президенту.
Было время, когда он слепо следовал всем правилам компании, еще не зная, что значит — быть Турком. Он пришел в себя на больничной койке, и увидел Вельда, со шрамами на лице. Этой жертвы Ценг не забыл.
Пятый звонок, и Ценг откидывает крышку телефона — однако не для того, чтобы ответить: «Слушаю», как обычно.
Монотонный, режущий гудок сброшенного вызова — это всё, что остается Руфусу Шинре. В одиночестве, на другом краю света.
3.
— Давай прогуляемся.
Вельд похлопал Ценга по плечу, и, обернувшись, тот увидел, что директор уже в плаще.
На верхних уровнях шел дождь. Редкость для Мидгара, несмотря на промозглый холод и вечно затянутое облаками небо. Конечно, до нижних трущоб доходили разве что капли по водостокам, но здесь, на восьмом, лило как из ведра.
— Эй, шеф, — лениво окликнул с дивана Рено, не поворачивая головы, когда они проходили мимо. — Что, работы сегодня не будет? — Зеленые глаза оценивающе задержались на Ценге, натягивавшем плащ, на Вельде, который искал по карманам ключи. Семь вечера. Обычно эти двое вели себя так, будто в их словаре вообще нет понятия «отдых».
Ключи легли в ладонь с приятным, совсем нерабочим позвякиванием.
— Работа есть всегда, — поправил он небрежным тоном, с легкой полуулыбкой. — Но мы сегодня отметимся чуть пораньше.
Рено, валявшийся на диване, недвусмысленно поднял бровь, расплываясь в кривой ухмылке. На Вельда это не произвело ни малейшего впечатления, но он все же склонил набок голову, коротко и снисходительно: хватит лыбиться, проваливай.
— На сегодня — свободен.
Рено словно только этого и ждал, улыбка сделалась плотоядной.
— Кто-то сегодня в хорошем настроении, ага. — И ровно секундой спустя оказался рядом, протягивая руку к кнопке вызова второго лифта. Ценг на миг зацепился за Рено взглядом, проходя мимо рыжего в лифт, вслед за Вельдом, но тот в ответ лишь насмешливо помахал на прощание — даже не рукой, пальцами, — и остался снаружи. Двойные двери сомкнулись, и кабина устремилась вниз с шестидесятого этажа.
Дворники шумно скребли по ветровому стеклу, но Вельд вел машину так гладко, словно дорога была чистой и сухой. Молчание давалось легко. Ценг, немногословный от природы, и не думал начинать разговор первым; и все же по мере того, как небоскреб «Шинры» исчезал за пеленой дождя позади, ему показалось, что злость Вельда понемногу сходит на нет.
Неправильно было бы сказать, что она остыла. Ценг уже давно не был зеленым новобранцем и за эти годы успел присмотреться к Вельду — достаточно, чтобы изучить не только манеры, но и настроения. Рожденный, взращенный, выросший в Калме, провинциальный парнишка не просто пробился в городе и не просто впитал этот город в себя: Вельд стал главой тех людей, которых заслуженно опасались даже отъявленные трущобные головорезы. Гнев Вельда не вспыхивал, страстно и бесконтрольно. Холодный, как лед, он был орудием в безжалостных руках, превративших эмоциональную слабость в силу.
Вельд свернул на маленькую темную парковку, и Ценг, отвлекшись от своих мыслей, взглянул в окно. Неоновая вывеска искрила красным, скрипела на ветру — вутайская забегаловка, открытая для смельчаков, что отважились бросить вызов погоде. На лице Ценга проступила улыбка. Нет, Вельд не повез его к себе, что бы там ни навоображал Рено.
— Давно мы здесь не были, сэр, — заметил он негромко, выскальзывая наружу и переглядываясь с Вельдом поверх крыши машины.
— Слишком давно, — криво усмехнулся Вельд в ответ. Пришлось повысить голос, чтобы его было слышно за гулким перестуком капель. Ценг передернул плечами — непривычно открытый жест для человека, который редко улыбался, но почему-то улыбался сейчас. Иногда ему недоставало живого общения, по крайней мере, в той части, что еще сохраняла в себе человечность, а не была всецело отдана работе.
Они вытерли ноги об толстый плетеный коврик на входе. Ценг развязал хвост, прежде чем пройти внутрь.
Звон колокольчика над дверью, приветствия на другом языке. Дыхание Вельда вырывалось облачками пара. Хозяйке хватило одного взгляда, и гости тут же были усажены за уединенный столик в углу, такой маленький, что там едва хватало места для приборов и плошек. Ничего общего с ресторанными стандартами Восьмого сектора, но Ценг с распущенными волосами чувствовал себя здесь как дома.
Крохотная официантка подбежала с меню и блокнотом, чтобы принять заказ. Что-то торопливо принялась лопотать, даже прежде, чем на столе, словно из ниоткуда, возникли две дымящихся чашки с чаем. Ей хватило одного взгляда на Ценга, чтобы перейти на вутайский — не переводя дыхания, даже без паузы, так естественно. Вельд насмешливо наблюдал, опираясь спиной о стену, намеренно выключая себя из происходящего, за тем, как Ценг что-то отвечает на ее традиционное «самое-лучшее-совсем-свежее-сегодня-доставили-только-для-вас»... Вслушиваясь, как звуки вутайской речи срываются с чужих губ, настолько легко, Вельду впору было забыть о причинах — таких политических, таких сухих, таких неромантичных — которые некогда вынудили Ценга заново выучить давно забытый язык.
Наконец отправив официантку, Ценг отбросил волосы за спину и посмотрел через стол на Вельда, устраиваясь поудобнее в тесном закутке.
— Поразительно, как может город порождать столько жизни.
— Вутайцы живучий народ. — Глаза Вельда блеснули. — Впрочем, не мне тебе говорить. — Он помолчал, поднося к губам чай, к терпкой горечи которого был куда привычнее, чем большинство в Мидгаре. — Так сколько мы здесь не появлялись?
— Слишком давно, — слово в слово повторил Ценг, с легкой ноткой насмешки. — Вам не о чем беспокоиться. Девочка сказала, что хозяйка по-прежнему режет лапшу вручную, и судя по всему, тут еще долго ничего не изменится.
— Мало осталось подходящих тихих мест, когда хочешь спокойно поговорить. — Вельд кивнул, наблюдая за тем, как Ценг разливает соус из двух соусников, смешивая их в блюдце — два к одному, чуть солонее, чем обычно делал себе, — и ставит перед ним. При этих словах вутаец поднял взгляд: даже за упавшими на лицо волосами было видно, как вопросительно сдвинулись брови. Вельд сделал короткий жест рукой. — Прошу прощения, что собрался говорить о делах, даже в свободный вечер. — Он потянулся за палочками для еды и разломил их аккуратным движением надвое. — Считай это моим извинением, — и положил палочки на чужой стороне стола: наставник взялся прислуживать ученику, а не наоборот.
Быстро и аккуратно Ценг покончил с соусом, затем бегло коснулся руки Вельда, прежде чем тот смог продолжить:
— Я эгоистично сочту это своей привилегией, сэр. — Голос был абсолютно бесстрастен. — Прошу меня извинить.
Вельд коротко вздохнул, уступая. Возможно, Руфус Шинра был не единственным здесь, кто повзрослел слишком быстро.
— Вчера это был не столько приказ, сколько предупреждение, — произнес он.
Ценг поднес чашку к губам, не поднимая глаз.
— Вам нет нужды мне ничего объяснять, сэр.
Им принесли еду, и исходящие паром плошки, поставленные на середине стола, стали своего рода барьером. Вельд молча взял палочки в руки. Ценг прекрасно научился обходить молчанием темы, которые не желал обсуждать, и выбранная Вельдом для разговора неформальная обстановка сейчас давала ему полное право на это.
— Помнишь то время, — неожиданно спросил он, когда молчание уже грозило затянуться, — когда я тренировал тебя?
Ответный взгляд Ценга, когда он поднял голову, сочился насмешкой.
— Конечно.
Десять лет, саркастично заметил внутренний голос. Это не так легко забыть. Не так легко — как и те вечера у Вельда дома, потраченные на каллиграфию, пальцы в чернилах — пока он не научился как следует держать кисть, бесконечные переводы классических текстов, пока ему не стали поручать записывать целиком программы, и строчку за строчкой — двоичные и командные коды. Затем — часы, и дни, и месяцы в тренировочных залах, где он осваивал один вид оружия за другим, пока наконец не овладел главным: самим собой.
— Кто имеет право на власть? — В негромком вопросе звучала риторичность, которую Ценг по опыту и не подумал бы счесть пустой. — Пост вице-президента — синекура. Почетная наследная должность. И ничего больше.
Турк заставил себя сделать глоток чая.
— Вице-президент Шинра... — заметил он наконец, — весьма способный молодой человек.
— Ты тоже был весьма способным, когда я впервые тебя увидел, — немедленно последовал ответ. — Это еще не значит, что ты был готов.
Взгляд Ценга задержался на лице Вельда, иссеченном шрамами, и он вспомнил о своей клятве. Глаза директора Турков никогда не смягчались, и менее всего — для вутайца, к которому Вельд никогда не выказывал жалости, но сейчас... сейчас он почти мог решить, что видит там тень тревоги.
— Он пойдет по трупам, если решится, и без секунды сомнений перешагнет и через тебя. Кто охраняет охранников? — Вопрос Вельда звучал скучающе сухо, но Ценг уже видел достаточно. Несмотря ни на что, в глубине души профессиональный убийца оставался человеком.
Он воспитывал Ценга почти как сына. А теперь Руфус Шинра, с бездумной вседозволенностью избалованного крон-принца, грозил уничтожить то, что сам едва лишь начинал осознавать. Руфус Шинра, шестнадцатилетний вице-президент, на собрании директоров уставившийся на Вельда, через спутниковую связь, чтобы задать вопрос: Что предпринимают Турки в связи с утечкой информации? Почему «Лавина» атакует именно там, куда идут Турки? Что вы намерены делать, Вельд?
Нет. Преданность коренилась глубже, гораздо глубже, и Вельд прекрасно осознавал, что первая и самая основная из них, пусть и наименее благородная, — это преданность самому себе. Так что в качестве ли удобных союзников, или удобных козлов отпущения — он не собирался позволять Руфусу Шинре использовать его людей для своих целей и детских подковерных игр.
— Он не побоится сказать: никто. Идет утечка информации, Ценг. И кто остается, кроме нас?
Ценг не ответил, отложил палочки в сторону и промокнул бумажной салфеткой губы. А затем откинул волосы с лица, чтобы вновь собрать их в хвост. Глаза Вельда оставались прикрыты.
— Порой, — заметил он, отчасти меняя тему, — я думаю, верно ли поступил, что послал тебя тогда в Джунон.
В ответном взгляде Ценга не было ничего, кроме сочувствия. Ну, и легкой толики упрека, возможно.
— А как еще вы могли поступить с вутайцем, сразу после войны?
Теперь Вельд первым поднял на него взгляд.
— А разве я говорил просто о вутайце?
На это Ценг не нашелся, что сказать, и лишь крепче сжал челюсти, чтобы удивление не проступило на лице. С едой они покончили в молчании.
На следующий день Вельд, глава отдела Административных расследований, был отправлен в отставку.
4.
Ценг в бешенстве.
В последнюю очередь — из-за того, что у них отняли Вельда.
В последнюю — оттого что сам Вельд объявил о своем уходе внезапно, при всем департаменте, а не наедине.
В первую очередь — потому что его никто не предупредил заранее.
В первую — потому что он был бессилен что-либо изменить.
Он пытается замедлить шаг и войти в кабинет Вельда спокойно, но это не так легко. Человек, на которого он работал все эти годы, сейчас вызывает куда больше злости, чем паучьи интриги всех тех, за кого, по долгу службы, он должен быть готов отдать жизнь. Он не стучит, перед тем, как войти, шаги отдаются по плиткам отчетливо-резким стаккато, но Вельд не говорит ни слова, когда он врывается к нему. В уединение насквозь прослушиваемого кабинета.
— Сэр. — Обращение звучит так колюче, что Вельд отрывает взгляд от стола; перемена ролей заставляет его язвительно усмехаться, и эта усмешка Ценгу не по душе.
— Ценг, — откликается Вельд невозмутимо, даже не думая поправить ученика, даже не думая клевать на столь напоказ подвешенную наживку. Ценг смотрит и чувствует, что начинает закипать. Он что, вообще ни над чем не имеет власти? Или его натаскивали все эти годы — только чтобы превратить в образцовую марионетку?
— Вы намеренно обставили это таким образом. — Голос звучит обвиняюще-резко. Взгляд в упор — и перестук пальцев по полированному столу. Он слишком близко и слишком разъярен, и делает то, чего никогда не сделал бы прежде: встает напротив — да, он давно сровнялся с Вельдом по росту, — всего в двух шагах, и смотрит в упор, пока наставник не опускает взгляд. И если он больше не наставник, то кто теперь займет место Вельда? — Вы меня не предупредили. Не дали иного выбора, кроме как принять нелепую идею мальчишки...
— Это президент. — Ни единым намеком Вельд не пытается напомнить Ценгу, что предостерегал его два дня назад. Низкий баритон без труда перебивает возмущенную тираду, и даже сейчас Ценг привычно смолкает. — Президент принял решение о моей отставке.
— И это человек, которому мы служим? — Сейчас Ценгу все равно, кто что может услышать. — Разве мы не его наемные убийцы?
Красноречиво... Вельд недоуменно поднимает брови. А Ценг думает о том, что эта показная беспечность еще больше выводит его из себя.
— На самом деле, — комментирует бывший директор Турков, упираясь ладонями в стол, на котором не нашлось места коробке с личными памятными мелочами, — изначально запрос исходил от некоего вице-президента. Который явно пытался зацепить собственного отца: «Что вы намерены предпринять, господин президент?»
Слова, преисполненные сыновнего почтения и фирменных шинровских представлений о святости семейных уз, эхом отдаются в тишине кабинета, хотя Вельд и не думал повышать голос. Ценг сжимает зубы, чтобы ничего больше не говорить.
Вельд отворачивается, кривя губы в насмешке, горько-ироничной, понятной, наверное, лишь тому, кто так долго был Турком. В пальцах мелькают ключи, и Ценг слышит, как щелкает замок одного из ящичков. Оттуда появляется официальный документ на бланке; Вельд молча взирает на него несколько секунд, затем с почтением укладывает сверху печать и ручку из своей богатой коллекции канцтоваров.
— Ваше новое назначение. — И выходит из-за стола, освобождая место, которое Ценг не может и не хочет занять. — Сэр.
Ценг открывает рот — ответить хоть что-нибудь. Но Вельд, похлопав его по плечу, покидает штаб-квартиру Турков легкой походкой, даже не думая оглянуться.
**
Звонок. Зво...
— Да, Руфус.
Никогда прежде Ценг не отвечал на звонки вице-президента таким резким тоном. Мгновение они взирают друг на друга молча — белый и черный — и расстояние не имеет значения.
— Ценг, я так понимаю, ты уже в курсе новостей?
Короткий смешок в трубку — это то, что Ценг, кажется, перенял у самого Руфуса.
А тон вице-президента так сочится патокой самодовольства, что вутаец впервые жалеет, что Руфус сейчас не настолько близко, чтобы можно было познакомить его с той стороной человеческой природы, которой начисто плевать на все бессмысленные титулы и слепые амбиции шестнадцатилеток.
— Ты же этого хотел, разве нет?
Еще больше власти? Должности главы департамента? Права командовать людьми? Ценг сжимает трубку телефона слишком крепко, хотя это едва ли заметно со стороны.
— Не может ли так статься, сэр, — голос пропитан мстительным ядом, — что вы по случайности перепутали значение слов «преданность» и «подкуп»?
— Это ставит тебя в куда более выгодное положение. — Руфус невозмутим, его логика прозрачно-чиста. — Лучше быть кем-то, а не под кем-то, разве не так?
Руфус Шинра, думает Ценг, Руфус-мать-его-Шинра, которому нет дела ни до чего, кроме собственных интриг. Отправленный в ссылку на Джунон, возможно, потому что он слишком опасен, или слишком последователен в своих планах. Так много грандиозных планов, лишь бы выбраться наконец из-под длинной отцовской тени... Но Ценгу не по душе роль марионетки.
— Так вы полагаете, вице-президент, что можете сместить главу Турков? И что получите нашу поддержку — мою поддержку — сделав это? — Теперь Ценг не скрывает насмешки. Вельд был прав с самого начала, когда называл Руфуса Шинру мальчишкой. Для него их жизни не более чем игра. — Я Турк. Моя работа — служить другим. Не все желают власти для себя лично, Руфус Шинра. И мне она не нужна. Сэр.
Обычно Ценг никогда не обрывал их разговоры первым. Слух вице-президента «Шинры» режут пронзительные короткие гудки.
**
Ценг: член департамента Административных расследований. Человек, в чьем личном деле без обиняков указано, что именно его предыдущий директор выбрал и растил как своего преемника, чтобы ни при каких обстоятельствах Турки не остались без надлежащего руководства.
Административные расследования нельзя переподчинить никакому другому отделу. Ни департаменту Общественного спокойствия, с его армией никчемных, накачанных мако-энергией и стероидами болванов, годных лишь на то, чтобы подавлять сопротивление противника живой массой. И уж точно никому из членов совета директоров, чья единственная забота — возвысить собственное подразделение за счет остальных. Турками должен руководить кто-то из их среды. Ничего больше. Но уж и точно — не меньше.
Вельд предоставил кабинет в его распоряжение, и первое, что делает Ценг, это обходит стол кругом, пару секунд с холодной задумчивостью взирает на приказ о своем повышении — а затем аккуратно рвет плотную бумагу напополам.
Ценг начал собственную игру.
Остаток вечера он проводит за изучением личных дел, постепенно вычеркивая всех тех, кто кажется хотя бы минимально вменяемым, — покуда в списке не остается одно-единственное имя. Тот факт, что отныне Вельд назначен главой службы внутренней охраны, он также оставляет без внимания.
Свой новый приказ Турки получают не от «директорского любимчика», как все ожидали. Хайдеггер вваливается в их штаб-квартиру, изрыгая нелепицы по поводу некомпетентности Турков и превосходства его собственной армии, и всё это время Ценг не сводит прищуренного взгляда с блестящего глаза камеры слежения, установленной как раз над столом.
Вельд смотрит. И Ценг хочет, чтобы тот видел.
5.
Хайдеггер безнадежен ровно в той мере, как и рассчитывал Ценг.
На Турков ему плевать, его интересует только армия, ничего больше, И в промежутках, когда не расхваливает своих солдат, он осыпает оскорблениями людей, с которыми Ценг работал бок о бок многие годы.
— Вы будете патрулировать улицы. Заметите что-нибудь подозрительное — немедленно докладывайте мне, и я вышлю войска!
Терпеть унижения — это прекрасно закаляет характер, тем более, когда в его силах было всё изменить. При этом Ценг прекрасно сознает, что Вельду наблюдать за происходящим должно быть во сто крат тяжелее. Так что он готов хранить молчание сколько потребуется, в ожидании, пока очередная начальственная глупость наконец не переполнит чашу терпения его бывшего шефа.
Он хочет, чтобы тот видел, как нужен Туркам. Он не шевельнет и пальцем, пока Вельд не сделает первый шаг. «Посмотри на нас», — но он больше не оглядывается на камеру. Он просто ждет.
Впрочем, где-то в глубине души, Ценг чувствует облегчение. Внешне он тщательно демонстрирует всему миру, Вельду и даже себе самому, что вполне способен справиться с кризисом. Но он не Вельд. И знает, что на самом деле не сделает этого — так. Не так, как вел их сам Вельд. Не так, как тот ждет от него. И в возвращении наставника, в его поддержке сам Ценг нуждается сейчас, пожалуй, не меньше, чем остальные Турки. Он хочет видеть чужую спину — в трех шагах впереди себя.
В этой шахматной партии Ценг ждет, чтобы Вельд наконец сделал ход. И гадает: является ли появление «Лавины» — а значит, и возникшая нужда во вмешательстве Турков — именно в Джуноне простым совпадением, и ничем больше.
Как бы там ни было, но то, что Хайдеггер отправляет в джунонскую штаб-квартиру именно его — точно дело рук какого-нибудь божка-интригана... ну, или человека, считающего богом себя самого.
— Ценг. — Голос безымянной секретарши в наушнике кажется механически-жестяным. — Вице-президент желает видеть вас у себя.
— Я на посту, — отвечает Ценг невозмутимо, окидывая взглядом коридор.
— Но... вице-президент... — Пазуа. И голос трескается, делаясь встревоженным, испуганным, живым: — Он желает видеть вас немедленно, сэр.
Ценг защелкивает телефон, ничуть не удивленный, и раздраженный вполне искренне, но вынужденный подчиниться. Он проходит знакомой дорогой — знакомой еще с тех давних пор, когда Руфус учился, и когда Ценг верил, что сможет чему-то его научить.
Короткий стук в дверь, он поправляет галстук. Руфус открывает ему сам, и Ценг чуть приподнимает брови, чувствуя себя странно польщенным такой демонстрацией чувств. Многие уверяют, будто Руфуса Шинру невозможно вывести из себя, но Ценг видел Руфуса больше, чем многие — за всю жизнь. Возможно — сейчас приходит Ценгу на ум — именно потому, что был так слепо полезен.
Но сейчас, впервые — холодный, прекрасный вкус власти. Да, в его силах вывести Руфуса из себя. Он переступает порог и аккуратным движением закрывает за собой дверь. Без тени эмоций, как и полагается исполнительному служаке. Без тени насмешки. Но Руфус сполна ощущает ее.
— Почему? — И голос звенит от злости. Ему не нравится, что Ценг даже не смотрит на него. — Почему ты отказался от директорского поста?
— Боюсь, я не вполне понимаю вас, сэр. — Ценг прячет улыбку, демонстративно избегая взгляда льдисто-голубых глаз, и играть в эти детские игры ему не стыдно. Руфус может закатывать истерики, когда не получает то, чего хочет? Ну что ж, он здесь такой не один.
— Ты намеренно отказался, — обвиняет Руфус и делает шаг вперед, нарушая чужое пространство. Подросток, который злится на игрушку, которая не работает так, как надо. — Почему?
— Но разве вы не находите, — с серьезным видом уточняет Ценг и смотрит на Руфуса сверху вниз, потому что он выше ростом — во-первых, и потому что знает, как это бесит вице-президента — во-вторых, — ...что суждения исполнительного директора имеют куда больше веса, чем простого оперативного агента?
— Хайдеггер, — щурится Руфус, — жирный, напыщенный и бесполезный дурак.
— Что ж, — вежливо и равнодушно отвечает на это Ценг, — я рад, что наше мнение по данному вопросу совпадает.
На это Руфус впервые не находится, что сказать. Но и отступать вице-президент тоже не намерен.
— Ты станешь причиной гибели Турков.
И теперь уже Ценг делает шаг вперед. Сузившиеся до щелок глаза. И голос из монотонного делается убийственно-мягким.
— Нет. Не я стану тому причиной. Если кто и принесет Туркам гибель — так это те, кому на нас наплевать. Те, кто не уважает нас. Вельд был нашим главой, потому что был нам абсолютно предан. Не себе, не своей семье — нам.
Вельд уничтожил собственный родной город. Сровнял Калм с землей, а жену и дочь передал в лаборатории Ходжо — прежде чем все они стали еще одной папкой в архивах «Шинры». Человек, отдавший всё, и ничего не взявший взамен.
— Там, наверху, одиноко, Руфус. — Голос Ценга звучит почти ласково, но взгляд не смягчается ни на йоту. — Как ты собираешься там удержаться, без нас?
— Ты что, — выдыхает мальчишка, — думаешь мне угрожать?
— Нет. — Вутаец невозмутим. — Всего лишь даю тебе шанс вернуть Турков на свою сторону.
— Это не преданность, — возражает Руфус, потому что Руфус Шинра не готов признавать ничего иного, кроме абсолютной преданности — себе самому.
Потянувшись вперед, Ценг берется за черно-белые отвороты чужого пиджака, пальцы скользят по гладкой ткани.
— Возможно, если ты подумаешь как следует, то поймешь, что преданность бывает только одна.
Вице-президент колеблется.
— А ты будешь на моей стороне?
Ценг поднимает голову, чтобы взглянуть ему прямо в глаза.
— Дай мне хотя бы одну причину.
**
Когда, через пару минут, Ценг выходит от Руфуса и на него со всех сторон сыплются известия о наступлении «Лавины», о том, что Хайдеггер не делает ничего — только командует отвлекающие маневры, покуда не подоспеет армия... ему было бы приятно узнать, что в это самое время в Мидгаре бывший директор отдела Административных расследований начинает свой разговор с президентом корпорации «Шинра» с вопроса:
— Знаете, сколько компромата я успел накопить?
— Вы что, пытаетесь меня шантажировать, Вельд? — почти не возмущен президент. — Ну, и каковы ваши требования?
— Вновь встать во главе Турков.
Каков отец, таков и сын. Каков наставник, таков ученик.
6.
Ценг знает, что ему не следовало бы улыбаться на входе в кабинет Вельда, по возвращению из Мидгара. Вельд может упрекнуть его в легкомыслии, а это будет несправедливо. Но от чужой обжигающей злости так кружится голова. И Ценгу нравится чувствовать себя живым.
— Ты всё это подстроил, — ворчит Вельд, ослабляя на шее галстук.
Ценг стоит напротив, стараясь держать лицо, и невозмутимо отвечает:
— Да, сэр.
— Ты загнал своих людей в угол. Это именно то, что я всегда тебе запрещал.
— Да, сэр. — Ценг выжидает долю мгновения. — Точнее сказать, ваших людей. Сэр.
Вельд сует кулаки в карманы, нимало не впечатленный. Последняя неделя далась ему нелегко, и Ценгу приходится делать над собой усилие, чтобы не глазеть слишком в открытую: он никогда прежде не видел Вельда настолько незащищенным, и это почти саднит. Ворот рубашки расстегнут и галстук ослаблен; он стоит, скинув пиджак и широко расставив ноги.
— Ты разочаровал меня, Ценг. — И в любое другое время вутаец бы дернулся, но...
— Охранники охраняют себя сами, сэр. — И каждое слово — сахарином на языке.
Вельд, всё в той же небрежной позе, смотрит в ответ — долго. Долго, прежде чем наконец вытащить из кармана руку, и потянуться вперед, и распустить шнурок, перехватывающий чужие волосы. Темные волосы стекают по мозолистым пальцам шелковой теплой волной.
— Ты повзрослел. — И в его голосе гордость, но и что-то еще помимо. Густое, перехватывающее горло. Пальцы говорят куда лучше — когда он демонстративно неспешно заправляет прядь волос Ценгу за ухо.
Ценг вздрагивает, прежде чем податься вперед
**
Турки и понятие отдыха — несовместимы. Ценг как оперативный агент мечется, точно челнок, между Джуноном и Мидгаром, Нибельхеймом и Вутаем, между Рокет-тауном и Корелом — они пытаются разобраться, откуда у «Лавины», которую все считали разгромленной, мог оказаться почти действующий реактор.
Полет на вертолете над угольными шахтами длится достаточно долго, чтобы дать Ценгу время для раздумий, и в частности — почему молчит Руфус Шинра? Ни звонков, ни напоминаний о себе. Ценг знает вице-президента слишком хорошо, чтобы в это поверить.
И не напрасно. Ценг убеждается в этом, когда, прорвавшись через сопротивление отрядов «Лавины», в самом сердце реактора он обнаруживает Руфуса собственной персоной.
— Так вы всё-таки дошли, — цедит тот, не сводя с Ценга взгляда, хотя кроме него здесь и все остальные Турки — до сих пор не верящие своим глазам. — Впрочем, чего и следовало ожидать. От вас было немало проблем.
Ценг не удостаивает его ответом и первым кидается вперед по команде Вельда, появившегося из укрытия:
— Держите вице-президента!
Потасовка и суматоха. И — Руфуса предают те самые члены «Лавины», на чьих плечах он рассчитывал вознестись к вершинам власти. Бомба в реакторе и саботаж. И двойной игрок сам оказывается жертвой двойной игры.
— Вот поэтому тебе никогда и не превзойти отца. — Ухмылка Фухито — режущая, как бритва; он бросается в атаку. Руфус словно прирос к земле, не в силах сдвинуться с места.
Вельд прикрывает мальчишку собой, отталкивает в сторону, под защиту от пуль, впивающихся в металл.
— Давай, Ценг, — командует он, перезаряжая пистолеты материей с такой скоростью, что Руфус не в силах уследить за его руками. Вельд дважды спускает курок, и дальше продолжает прикрывать вице-президента, покуда Ценг — смертоносная черная тень — расчищает путь впереди.
Фухито и Сирс продолжают атаковать, рев сирен полосует уши, и Руфус осознает наконец, насколько реальна эта игра. Кто-то из «лавиновцев» орет за спиной: «Подготовка к взрыву завешена!»
— Элфи. — Ценга отшвыривает назад взрывной волной, ноги не держат, и он, тщетно пытаясь отдышаться, падает рядом с Вельдом. Рука в перчатке, перепачканной чьей-то кровью, указывает на женскую фигуру, появившуюся из-за спин охранников. — Слева, сэр.
Звучный голос главы «Лавины», поверх общего шума. Перестрелка стихает. Женщина поднимает руку с дистанционным пультом.
— Мы можем взорвать здесь всё, в любой момент.
Бомба — это не детонатор, спрятанный среди цистерн с мако. Бомба — это сам ее голос. Вельд стискивает пальцы на плече Руфуса, до побелевших костяшек.
— Фелисия?
Ценг оглядывается на него, прежде чем вновь перевести взгляд на главу «Лавины»; на Элфи, Фелисию, дочь Вельда (дело №18923, считалась мертвой).
Самое поразительное в их сходстве то, что никто не заметил этого прежде.
Чуть позже Ценг стягивает перепачканные красным перчатки, стоя рядом с остальными Турками. Они признают свое поражение от «Лавины». Но куда тяжелее не это, а сказать Вельду идти за ней — и оставить их здесь одних.
— Вы всегда заботились о нас, сэр. Настало время ответить вам тем же.
Вельд вперяет в него взгляд, горячий, как расплавленный металл — и почти так же смотрит Руфус, со своей стороны. Но Ценгу сейчас хочется лишь одного: чтобы его бывший наставник наконец сказал «да» — и ушел.
Вместо этого Вельд оборачивается к Руфусу.
— Господин вице-президент. Прошу вас, сохраните в памяти мои слова. Уже долгое время президент собирался оставить свой пост, ожидая лишь подходящего момента. Нет таких родителей, Руфус Шинра, что не желали бы своим детям счастья.
Еще бы это было правдой... Ценг и сам не знает, откуда в нем сейчас эта горечь. Но ты лжешь ему, чтобы сохранить контроль.
Однако Вельд смотрит не на Ценга. Он смотрит на Руфуса — так, словно пытается препоручить ему нечто важное.
— Какой отец не хочет блага своему ребенку?
В голубых глазах Руфуса — память о Калме.
— И правда. Какой же это отец?
— Мир не так прост, Руфус Шинра, — произносит Вельд, относившийся к Ценгу почти как к родному сыну.
— Да, — негромко соглашается Руфус, и лицо проясняется. — Да, черт бы тебя побрал.
Ценгу хотелось бы, чтобы наставник сейчас посмотрел на него, хотя бы раз, и если бы его взгляд не был так неотрывно прикован к Вельду, он мог бы заметить, как задумчиво косится на него Руфус при этих словах.
Последнее, что бросает ему Вельд, перед тем как уйти, это:
— Вице-президента заключить под стражу в штаб-квартире Турков. Остальное — на твое усмотрение, Ценг.
**
Едва за ними наконец закрываются двойные двери штаб-квартиры турков, Ценг с Руфусом оба больше не сдерживают эмоций.
— Руфус, ты упрямый мальчишка. Не получил одобрения от меня — и отправился дальше? В «Лавину»? Ты поставил под удар корпорацию, ты поставил под удар Турков, ты поставил под удар самого себя. — Непривычно жесткий взгляд и хлесткий тон. Непривычно.
— По крайней мере, — парирует Руфус с еще большей горячностью, — я хоть не сидел сложа руки, изображая страдальца. А ты ничего другого все эти годы не делал — только ходил вокруг Вельда и лизал ему пятки, чтобы...
В голосе Ценга ничего, кроме холода.
— Отпусти мой пиджак.
— ...такой же слабак, как и все...
— Отпусти мой пиджак.
— И вот что ты получил под конец, — фыркает Руфус. — Его преданность — он бросил тебя, когда ты стал больше не нужен.
Загрубелые пальцы Ценга пытаются разжать хватку Руфуса, вцепившегося в отвороты его пиджака.
— Вельд поступил так, как считал наилучшим. — Он сохраняет лояльность. Он сохраняет спокойствие. Он сохраняет всё это — когда не остается уже ничего другого. — Он ушел, но не позволил семейным связям стать для него обузой, а теперь отпусти меня, Руфус Шин...
Руфус прижимается к груди Ценга, и прижимает свои губы к его губам, и прижимает язык к эмали его зубов, и больше никто из них не говорит ничего, они позволяют саднящей злости говорить за себя.
Так проще.
7.
Примечание автора: разрыв во времени между этой главой и предыдущей — это канон. Всё прочее — моя работа.
— Ну, вот и всё, — роняет Руфус. Время сделало его голос жестче. Не лишило самоуверенности, но, возможно, чуть смягчило высокомерие: он многому научился, запертый в штаб-квартире Турков... официально — в затянувшейся «деловой поездке». И стреляет он теперь не в слепую, и каждое слово бьет точно в цель. — Совет директоров обвиняет отдел Административных расследований в сговоре с Вельдом. А я волен уйти отсюда — как только прибудет мой вертолет.
По сути: сейчас Ценг лишается всего, что у него было. По факту: его единственная реакция — это подать Руфусу плащ и помочь застегнуть пуговицы. Экономная четкость движений, привычная близость. И холодная невозмутимость, несмотря ни на что.
— Сэр. — Закончив, он на долю мгновения касается ладонью чужой груди и делает шаг назад.
Ты вечно где-то не здесь, — однажды взорвался Руфус. — Я был ближе к тебе, даже с другого материка. И ничего не изменилось.
— Что ты собираешься делать? — Его голос бьет наотмашь, как ветер, поднятый вертолетными лопастями. — У тебя еще есть время уйти. — У них у всех есть время, Руфус дает им шанс, открывает запасной выход, заднюю дверь. По идее, Ценг вообще не должен бы находиться сейчас в штаб-квартире. — Скарлет готова тебя расстрелять при первом же появлении, а у Хайдеггера вся армия в сборе. Так что давай, уходи — за остальными.
С насмешкой в глазах, Ценг отодвигает Руфуса в сторону. Рев приближающегося вертолета почти заглушает слова.
— Разве не вы это говорили, господин вице-президент, — что нельзя перестать быть Турком? Мы принадлежим корпорации «Шинра». Это невозможно. — Чтобы быть услышанным, ему вплотную приходится прижаться губами к чужому уху. Он встает у Руфуса за спиной, в ожидании, пока вертолет сядет. — Единственный выход — смерть.
Руфус разворачивается к нему.
— Единственный?
— Некоторые пытались придумать что-то еще. — Ценг пожимает плечами, не сводя с вертолета взгляда. На его плечах — ответственность за то, что Турки не повиновались приказу о захвате Вельда. — Бессмысленная трата сил, большей частью. Ваш транспорт, сэр.
Руфусу приходится повысить голос, чтобы перекричать гул. Он отводит в сторону руку Ценга, когда тот подталкивает его вперед.
— Когда мы встретимся в следующий раз — то уже как противники.
— Не беспокойтесь, сэр, — кричит Ценг в ответ, подсаживая Руфуса в крохотный пассажирский отсек. — Мы ими были, считайте, с пяти ноль-ноль.
Невозмутимый и стремительный, как сама смерть, вутаец выхватывает пистолет из кобуры, снимает с предохранителя и стреляет; всё это занимает не более двух секунд, и труп с глухим стуком падает на посадочную площадку, с простреленной головой. Не моргнув глазом, Ценг вытирает со щеки брызги свежей крови.
Он выключает двигатель и не торопясь, пока лопасти замедляют ход, набирает на телефоне номер, а затем код безопасности.
— Штаб-квартира. — Голос звучит так ровно, что не за что зацепиться. — Господин президент. Это Ценг.
Дай мне хотя бы одну причину, — требуют темные глаза Ценга, когда тот подносит пистолет ко лбу Руфуса.
— У меня ваш сын, — продолжает он, занимая освободившееся место пилота. — А еще у меня есть предложение.
**
Абсурдный перевертыш той давней сцены, — когда они прибывают в Мидгар. Черная тень Ценга вызывает у окружающих привычную настороженную реакцию — телохранитель вице-президента, как положено, на три шага у того за спиной.
«Привези его обратно в Мидгар. Там и обговорим все условия, а пока я обещаю неприкосновенность тебе и твоим людям.»
— Добро пожаловать домой, Руфус, — произносит Ценг по дороге в зал заседаний, где их ждет президент Шинра. Он берется за ручку двери и бросает на вице-президента последний взгляд. — Теперь посмотрим, перерос ли ты своего отца.
И открывает дверь, прежде чем Руфус успевает найтись с ответом.
**
— Ну, вот и всё. — Разговор с руководством окончен, и у Ценга чуть подергивается правый уголок рта. Надо знать его очень хорошо, чтобы заподозрить усмешку. — Шантаж, и последний шанс для Турков оправдаться и заслужить прощение, под руководством... — пауза, и он встряхивает кубики льда в стакане, — ...разгневанного вице-президента, который после долгой деловой поездки возвращается домой и обнаруживает, что его Турки были невинно оболганы и подвергнуты остракизму. — Надо действительно знать его очень хорошо, чтобы угадать смех за непроницаемой маской.
Руфус забирает у Ценга стакан, который тот себе наполнил, едва они вошли в вице-президентские апартаменты.
— Ты, — сообщает он невозмутимо, отпивая там, где к стеклу в последний раз прикасались чужие губы, — абсолютный мерзавец.
Улыбка на лице Ценга наконец проявляется, четко и хищно.
— Жду ваших распоряжений, сэр.
Руфус отставляет стакан на стол и берет в руки палмтоп. ВЕЛЬД (бывший глава департамента Административных расследований; изменник). В последний раз был замечен в 21:24 в... Параметры задания: локализация и уничтожение.
— Я отдаю этот приказ вам. — Руфус вкладывает электронное устройство Ценгу в ладонь. — Вам, и никому больше. Вы меня поняли, директор?
Пальцы Ценга сжимают палм, нажимают на кнопку выключения, и лицо Вельда на экране становится черным. Он улыбается, потому что ощущает листок бумаги, подложенный Руфусом снизу. Пока он читает, Руфус отворачивается к столу и пьет. Спиртное сегодня ощутимо горчит.
В документе, подписанном вице-президентом Руфусом Шинрой, гибель Вельда и Элфи уже зафиксирована официально — наравне с непоколебимой лояльностью Турков.
Ценг складывает бумагу и опять улыбается. Но сейчас впервые — именно ему.
— Теперь ты будешь на моей стороне? — Руфус делает шаг вперед. И, ухватившись за галстук, притягивает Турка ближе.
— К этому появились причины. — Пальцы в перчатках отводят светлые волосы назад. — И как Турк — я в вашем распоряжении.
Руфус ворчит и тянется ближе.
— А как человек?
— Как человек? — С низким горловым смехом Ценг отстраняется, с легкостью размыкая чужую хватку, но не раньше чем проведет ладонью Руфусу по затылку. Он продолжает смеяться, чуть хрипловато, не оскорбительно, и поправляет идеальный галстучный узел. — Об этом пока рано говорить.
— Пока? — Руфус весь — жадность и цепкость. Вкус спиртного и чужой кожи на языке.
— Я буду за вами следить, — искорки вспыхивают в темных глазах, — ...с неослабевающим интересом. Но сейчас у меня есть задание. — И отвешивает поклон, пока еще полунасмешливо, но уже наполовину всерьез, и распущенные темные волосы падают через плечо, а потом он уходит прочь.
Руфус еще долго стоит у стола, погруженный в раздумья. Ценг не обязан во всем ему уступать: так что, пусть это будет вызов. Абсолютное повиновение должно проистекать из преданности, а не субординации. Борьба лишь сделает Руфуса крепче.
Нет гордости в пустой победе. Нет силы в пустом титуле. Как нет и ценности в слепом подчинении.
И кому, как не Руфусу Шинре, знать, насколько слаще добыча после долгой охоты.
Он допивает остатки из чужого стакана; потемневшие до синевы глаза полуприкрыты. Вытащив телефон, одной рукой набирает послание:
«Я сделал для Ценга то, что был должен.
Когда всё закончится, Вельд, смотри — не забудь мне его вернуть.»