Автор: loz (lozenger8)
Переводчик: ки-ченНазвание: Red Right AnkleФандом: Life on MarsРейтинг: PG
Примечание автора: Сэм/Джин, слэш. Название взято у группы
The Decemberists.
Примечание переводчика: первая глава лежит
здесьчитать дальшеЕсть понятия, которые Сэму и в голову не пришло бы соотнести, слова, которые он бы никогда не произнес по отношению к человеку, который, если по-честному, то превосходит даже собственную завышенную самооценку. Уязвимость, например. Совсем не подходит к образу дуболома с нулевой эмпатией. Но сейчас он лежит — слишком бледный, на фоне утилитарного больничного металла, такой резкий контраст, и именно это слово невольно приходит на ум. Уязвимый. Надломленный.
Кровь и пыль давно смыли, и теперь только чистая кожа под легкой больничной пижамой. Невозможно представить себе, что был взрыв, и были бетонные стены вокруг. Джин кажется незатронутым.
Сэм не отводит взгляда. Сжимается горло. Его осмотрели уже несколько врачей, и он точно знает, что с ним не так физически, но вот с оценкой психологического состояния придется еще подождать. И помощи ждать не от кого, здесь это как-то не в ходу. В его времени, в его будущем времени, Сэма направили бы на психиатрическую экспертизу, на сеансы психоанализа, чтобы он мог поговорить о своих мыслях и ощущениях. Столь полное отсутствие заботы о душевном здоровье — особенность 1973 года, о которой Сэм прежде и не задумывался.
Возможно, теперь он будет страдать клаустрофобией до конца жизни.
Сэм ложится на спину и покрасневшими глазами смотрит в потолок, на загадочное желтое пятно. Он терпеть не может больницы. Воздух пропитан серостью, смесью лекарств и хлорки. Какая-то постоянная суета вокруг, бессмысленная, без объяснений, в палату заходят полногрудые девицы, берут его за руку, щупают пульс, записывают, исчезают без единого слова. Он прекратил задавать вопросы после четвертого недоуменного: «Я не доктор!»
— Ты плакал. — Джин впервые за все это время хрипло подает голос, и Сэм вздрагивает, вне себя от радости и облегчения.
Откашливается, не поворачиваясь.
— Не по тебе, не волнуйся. У меня ребро сломано. Это больно.
— Приятно, что ты обо мне так беспокоишься, когда я почти готов к встрече со своим Создателем.
— Когда его увидишь, передавай привет и скажи, что мне всегда нравились его рога.
Сэм сглатывает. Отрывает взгляд от неровностей потолка, цепляясь за неровности чужого лица. Джин хоть и пришел в себя, но по-прежнему бледный, как мел. Зато глаза совсем живые, и Сэм чувствует легкость, хотя до этого момента даже не знал, что ему где-то давит.
— Ребра сломаны, говоришь? Это взрыв... или я?
— И то, и другое, мне кажется. — Сэм и рад бы опереться на локоть, чтобы придать бодрости своему виду, но ему слишком больно. — Ты сам-то как?
— Как придавленный. Странно, да?
— Мне не сказали, что там у тебя, но ты потерял много крови, и тебе делали несколько переливаний. Ты часов шесть провел в отключке.
Джин вытягивает губы, вроде как собирается что-то сказать, но так ничего и не говорит. У Сэма ноет шея, оттого что он выворачивает ее, глядя на Джина, и он наконец укладывается обратно на спину. Опять смотрит на пятно и решает, что это собачья моча.
— Что у меня? До черта всего разного, и встреча с бетонной плитой мало что добавила. Нога вроде бы сломана.
Сэм чувствует, как уголки губ дергаются в улыбке.
— Неубиваемый, да?
— Как танк.
Сэм поднимает бровь и медленно, обреченно качает головой. Он не замечает воспоминаний, теснящихся перед глазами, назойливо требующих внимания. Запах, ощущения, вкус. Он не думает об этом. Он втягивает в себя воздух и теребит в пальцах уголок простыни.
— Рэй звонил. Это благодаря ему нас вытащили.
Джин не отвечает, и, повернувшись, Сэм видит на его физиономии гримасу демонстративного изумления: широко открытый рот и глаза.
— Это почти похоже на благодарность.
— Это и есть благодарность. — Сэм старательно держит лицо. — Надо позвать медсестру, сказать, что ты пришел в себя.
— Чтобы меня заткнуть.
— Читаешь мои мысли.
Сэм подает голос, хрипло, срываясь на кашель. В палату забегает сестра, с осиной талией и пышным бюстом. Жадный взгляд Джина Сэм подмечает с подчеркнутым отсутствием интереса. Джин никогда не стеснялся глазеть, в этом ему нет равных. Медсестричку Глорию впрочем, равно не волнуют ни эти взгляды, ни то, что пациент наконец в сознании. Она задает вопросы скучающим тоном, щупает пульс, а затем уходит, даже не оглянувшись.
— Какие они тут любезные, с ума сойти. Так посмотришь, можно подумать, ее отымели и не заплатили.
— Тебе только дай возможность, кто бы сомневался.
Джин согласно хмыкает, и Сэм поджимает губы. Он лучше будет разглядывать писающую собаку. Сэм решил, что пса будут звать Роб Рой. Он сочиняет дворняге целую жизнь, включая рацион и маршрут прогулок, чтобы объяснить, как тому могло прийти в голову облегчиться именно в этом месте. У него смутное подозрение, что после удара по голове он лишился каких-то важных и необходимых серых клеток.
Он думает о незначительностях — о комке в матрасе и о том, что можно отпустить волосы подлиннее — но где-то внутри крепнет подозрение, что он нарочно старается не думать о важном. Важные мысли — это Джин, и ритм его руки. Еще — смерть и разрушение. Он не уверен, какие из этих мыслей беспокоят сильнее. Комок не такой уж большой, как раз у Сэма под бедром. Он пытается лечь поудобнее.
Джин дышит на койке по соседству — с тяжелым присвистом, значит, у него тоже сломаны ребра. Койка ржаво взвизгивает, и Сэм опять невольно оборачивается в ту сторону, только чтобы обнаружить, как Джин тянется за сигаретами на тумбочке у изголовья. Сэму и в голову не пришло попросить медсестер убрать пачку, потому что, по правде, он не думал, что Джин вообще проснется. Если уж быть до конца честным с самим собой, он собирался с остатками сил, готовясь к тому, что Джина больше не будет, и такая возможность до сих пор существует, поэтому где-то глубоко внутри он по-прежнему остается на взводе.
В немом ужасе Сэм смотрит, как Джин трясущимися руками подносит ко рту сигарету и закуривает. Затем откидывается на подушки и кривится от боли, но тут же выдыхает дым с видом полного удовлетворения.
— Хорошо.
Сэм молчит, потому что не знает, как ответить на это короче, чем тирадой в полтысячи слов.
Молчание вновь растягивается между ними незримой стеной, в которой не видно прохода. Сэм не чувствует в себе достаточно сил, чтобы перемахнуть поверх, и полагает, что ни одному из них не улыбается мысль о подкопе, так что они просто лежат в тишине.
У Роб Роя, писающего пса, есть приятель по имени Гай Маннеринг. Они любят носиться по парку и пугать незадачливых любителей бега трусцой.
Сэм бы наверное застонал, но он знает, что тогда Джин нарушит искусственную безмятежность, чтобы спросить, что с ним. То есть, конечно, когда он думает, что знает это, на самом деле, он знает, что Джин небрежно бросит что-то вроде: «Ты что, опять нюни распустил? Ну что там у тебя, черт возьми?» — скрывая свое беспокойство.
Их спасает друг от друга появление врача, который приводит Сэма в негодование тем, что даже не думает лишить Джина никотиновой отравы. Он приводит Джина в негодование тем, что обращается к нему «мистер Хант», таким снисходительным тоном, что позавидовал бы любой телепроповедник. По крайней мере, именно так кажется Сэму, когда он замечает, как Джин щурит глаза и напрягает нижнюю челюсть.
— Вам очень повезло, мистер Хант.
— Неужели госпиталь ввел новую услугу: приглашать Линду Лавлейс для пациентов, которых вернули с того света? — уточняет Джин.
Врач начисто лишен чувства юмора. Он нетерпеливо постукивает карандашом и зачитывает весь список повреждений, которые Джин сводит к короткому «в общем, спина ноет, два ребра сломаны и потянул лодыжку».
— Вам чуть не перебило позвоночник, — сообщает врач, подрагивая усами с плохо скрываемым недовольством.
— Чуть-чуть не считается, верно?
— Нет, но я даю вам освобождение от службы на три недели.
— Да ради бога. — По тону, это звучит скорее как «мне-то что».
Сэм хранит молчание на протяжении всего разговора, переводит взгляд с одного на другого, в горле першит от сигаретного дыма. Его вполне устраивает, что о нем никто не вспоминает, но, к сожалению, это длится недолго.
— А у вас, мистер Тайлер...
Джин встревает:
— У него запущенный случай синдрома острой жалости к себе. Приступ может случиться в любой момент, с опасным побочным эффектом в виде словесной диареи.
— Побочный эффект? Словесная диарея тут, кажется, только у одного, — Сэм не намерен ловиться на эту подначку.
Врач демонстративно игнорирует обоих.
— Вы не так сильно пострадали, как мистер Хант, но вам тоже следует побыть под наблюдением. Через неделю мы вас выпишем.
Сэму все равно. Наверное, настолько же, как и Джину. Пусть они пока не вернутся в участок, но работать им это не помешает. Нужно найти Ника, который их подставил, потом отыскать того, на кого Ник работал. Пока что все ответы у Сэма перед глазами словно мираж — они есть, и их нет в то же самое время.
— Ваша одежда была в беспорядке, — сообщает врач Джину почти заговорщицким тоном. У Джина подергивается мускул на лбу, затем напрягается подбородок. Сэм не понимает.
— Я слышал, такое случается, когда рядом взрывается бомба.
— Да, но не с этой частью гардероба. — Врач наклоняется вперед, украдкой и в то же время очень заметно косясь на Сэма. — Ваше нижнее белье, мистер Хант.
Сэм не знает, чего опасается больше — продолжения этого разговора или возможной реакции Джина. Джин подносит вторую сигарету к губам нарочито медленно, там, где обычно достало бы резкой поспешности.
Лицо — безупречная маска невозмутимости.
— Мочиться считается противозаконным? Ладно, сейчас достану наручники.
Врач явно не удовлетворен ответом на так и не озвученный вопрос, но принимает сказанное как данность. Отходит от койки и сообщает, когда зайдет на осмотр в следующий раз. Шаги гулко отдаются по кафелю пола — он идет нервировать других пациентов. Сэм чувствует, что его начинает подташнивать, и к горлу подступает желчь.
Роб Рой и Гай Маннеринг не похожи на других псов в округе, и потому временами у них случаются неприятности.
Джин не разговаривает с Сэмом до конца дня, и Сэм его за это не винит. Он зажмуривает глаза и пытается заставить себя заснуть, но только глубже увязает, запутывается в бесконечном лабиринте неврозов. Они чуть не погибли, вместе. Джин чуть не умер, один. Сэм чуть не лишился Джина из-за потери крови, а теперь теряет в пользу условностей социума.
Хуже всего, думает Сэм, когда позволяет себе думать, что проблема не только в 1973. Быть полицейским и геем даже в его время — это был не сахар. У него был друг — в ту волшебную пору, когда у него еще были друзья, когда он мог достаточно расслабиться, чтобы подпускать людей к себе ближе. Джош впадал в панику при мысли, что остальные узнают правду. А Сэм не мог понять его разговоры про отчужденность и про то, каково это — дрейфовать в море всеобщей соразмерности, потому что за собой ничего подобного не осознавал. С Джошем обращались как с существом низшей породы — а ведь то вроде были куда более просвещенные времена.
Не то чтобы Сэм считал себя полицейским-геем. Одно влечение ничего не меняет в общей картине. Это то, что он повторяет про себя. Кажется, ему еще предстоит разбираться со своими собственными предрассудками.
Когда Сэм с Джином разговаривают в течение следующих дней, то чаще всего о качестве больничной еды, или скорее об отсутствии оного.
— Это даже хуже, чем то дерьмо, которое дают у нас в столовой.
— По-моему, Гвен вообще неплохо справляется, при таком-то бюджете.
Рэй, Крис и Энни приходят и приносят туалетные принадлежности, одежду, бутылку скотча и слишком много шума. Они говорят Джину, чтобы не открывал спиртное, пока не пойдет на поправку, так что он устраивает показательный армрестлинг с Крисом, дабы настоять на своем. И, разумеется, побеждает, потому что Джин Хант из тех, кто оправдывает ожидания любой ценой.
Выясняется, что Ник пропал, и это, в общем-то, не должно бы удивлять Сэма, но удивляет все равно. На сей раз Джина подвел его легендарный нюх, и предательство цепляет за живое. Вооруженные грабежи никогда прежде не создавали таких проблем, и это отдельный повод для беспокойства. Им надо разыскать этих парней. Если уж ублюдки не остановились перед попыткой угробить двух полицейских, значит, человеческую жизнь они ценят недорого.
На пятый день, считая от того, когда мир Сэма взорвался, он возвращается с рентгена, и медсестра передает ему послание от Джина, и каждая клеточка тела наполняется тягучими дурными предчувствиями.
«Если Тайлер вдруг забеспокоится, куда я подевался, скажи ему, что он гребаный детектив, так что пусть догадается сам.»
То есть это что-то совсем очевидное. То есть — одно из четырех мест. Участок, паб, дом, или место, где их чуть не похоронили. Сэм знает, куда бы пошел он сам.
За право уйти из больницы приходится выдержать долгий и утомительный бой. Но если Джин смог, то он сможет тоже. Медсестры сдаются, когда Сэм принимается стращать их санитарными проверками. Он делает глубокий торжествующий вдох, и тут же жалеет об этом, когда мышцы отзываются резкой болью. Вызвать такси — это совсем несложно, хотя и недешево.
— Идиот, — говорит Сэм. Ледяной ветер треплет волосы, от него ноет каждая пядь измученного тела.
— Вообще-то, я не из тех, кто циклится на прошлом, — отвечает Джин, даже не оборачиваясь посмотреть, кто здесь. Он продолжает разговор, которого никогда не было, но Сэм примерно догадывается, о чем шла речь перед тем.
— Джин, ты жизнью рискуешь вообще-то.
Джин обводит нетвердой рукой серые развалины.
— Да брось. Тут все уже обрушилось, что могло.
— Ты не настолько поправился, чтобы шляться по улицам.
— Если уж на то пошло, ты тоже.
Сэм делает шаг вперед, берет Джина за плечо.
— И я тоже, да. И не собирался сюда приходить. И много бы дал за то, чтобы оказаться в теплой постели.
— Пять дней провалялся в постели — и ты не хуже меня знаешь, каково оно. Так что кто бы уж говорил.
Сэм смотрит в ту же сторону, что и Джин, и чувствует, как по спине проходит холодок, и манчестерский ветер тут ни при чем. Он поглубже сует руку в карман новой кожаной куртки — она куда хуже той, что была у него раньше.
— Я отвезу тебя домой. — Он говорит это так, словно Джин просто перебрал в пабе — обычное дело, ожидаемое, когда речь заходит о Джине. Но тот встряхивает головой и не двигается с места.
— Я их поймаю, Сэм. Я их кости в порошок сотру.
— Жуть как страшно.
Сэм поднимает взгляд — зеленые глаза смотрят прямо в упор. У него слишком натянутая усмешка.
— Если так, то для начала нам надо оклематься. А это значит — никакой беготни, пока не срастутся кости и хрящевая ткань. Это значит, ты не должен перенапрягать спину. Самое страшное, на что ты способен в своем нынешнем состоянии — это разве что на них дыхнуть, и хотя я не отрицаю, что тут имеется определенный летально-токсичный потенциал, боюсь, этого все-таки недостаточно.
Плечо Джина теплое под ладонью. Сэму хочется притянуть его ближе, провести рукой по волосам. Он мог бы позаботиться о Джине. Он постарался бы сделать так, чтобы тот не чувствовал горечи поражения.
Джин еще пару секунд смотрит в пустоту, затем поворачивает голову.
— Оклематься. Это включает в себя выпивку?
— Не следовало бы.
— Но можно?
— Ну, поскольку запретить тебе все равно не удастся, то полагаю, что да.
Они идут прочь, и Сэм собирается с силами и говорит себе, что все будет в порядке. Уж если все физические травмы оказались Джину нипочем, то с психическими он тем более справится, а значит, Сэм дергается на пустом месте. Не из тех, кто циклится на прошлом. Не из тех, кто проявляет слабость. Не из тех, кто беспокоится о чем бы то ни было вообще. Всякие там нервные расстройства — это не для Джина Ханта.
Но Джин не отнимает руку. Он придвигается ближе, и упирается плечом, и хромает рядом, и почему-то это оставляет в душе у Сэма странное чувство. Ощущение, которое он никогда бы не подумал соотнести с Джином. Уязвимость. Надломленность.