Автор: loz (lozenger8)
Переводчик: ки-ченНазвание: Here I Dreamt I Was an ArchitectФандом: Life on MarsРейтинг: NC-17
Примечание автора: Сэм/Джин, слэш. Название взято у группы
The Decemberists.
Примечание переводчика: первая глава
здесь, вторая —
здесь третья глава, поехали...Шторы — темно-зеленого цвета, мягкие на ощупь. Давно не стиранные, и Сэм начинает кашлять, когда пыль атакует со всех сторон.
— Я тебе сказал их закрыть, а не лапать, Тайлер.
Сэм задвигает шторы и разворачивается к Джину, который мрачно косится на него с дивана. Выглядит не то чтобы слишком здоровым. В точности наоборот, на самом деле — неловкая поза, перебинтованная лодыжка, порез на лбу и недовольная гримаса.
Сэм морщится и подходит ближе. Валится на диван рядом, ударяясь коленом о чужое колено.
— Как-то оно паршиво.
— Как после хорошей попойки, факт. Полный комплект миккимаусов и шоу Би-Би-Си.
— Нам бы вернуться обратно в больницу, — начинает Сэм, но тут же вскидывает руки, сдаваясь, потому что Джин явно готов его придушить. — Погоди... погоди... я же не сказал, что мы туда вернемся.
— Точно. А теперь будь умницей и сообрази нам чего-нибудь пожрать.
Сэм выставляет вперед подбородок. Он бы скрестил на груди руки, но предпочитает не искушать судьбу.
— С каких это пор я вдруг стал тебе дрессированной собачкой?
— Почему «вдруг»? Вот как только появился — так и прыгаешь по команде. Принести газету, разогнать со двора бродячих котов...
— Нагадить в твои новые туфли, — огрызается Сэм. Он поудобнее устраивается на диване, с самым независимым видом. — Облизать на радостях при встрече?
Джин отворачивается так быстро, что Сэму кажется, у него голова оторвется.
Сэм пользуется передышкой, чтобы осмотреться в комнате — такого спартанского минимализма он не ожидал. Никаких винтажных безделушек на полках, в серванте.
— Ты один? — спрашивает Сэм, раньше, чем успевает подумать.
— Нет, ты же здесь, ты не заметил? — звучит едкий ответ.
— Я имел в виду...
— Я знаю, что ты имел в виду. Да, один. Невелика трагедия, это уж точно, но странно было бы устраивать песни с плясками, так что я ничего никому и не говорил.
Сэм неуверенно поднимается, колени слегка дрожат, но дойти до кухни он в состоянии. В холодильнике, как ни удивительно, обнаруживается и масло, и яйца. Никаких особых разносолов, конечно, но лучше чем у него самого, там на кухне мышь удавится, точно. В хлебнице есть хлеб. Еще он находит консервированную фасоль. Без труда достает сковородки, и теперь остается только вскрыть пару банок и поставить на плиту, пусть греется, пока он жарит тосты.
Две тарелки, две кружки с чаем; он ухитряется довольно ловко донести всё это в гостиную. Изысканная кухня в лучшем виде.
Ну, может, и не совсем, но все же еда. Получше столовской, по крайней мере.
Джин смотрит с благодарностью, когда тарелка наконец оказывается у него на коленях. Они едят молча, но это молчание не напрягает, совсем не так, как в больнице. Сейчас они просто слишком заняты, оба, чтобы обмениваться замечаниями о погоде.
Когда с едой покончено, Сэм относит тарелки и садится передохнуть. Наверное, теперь, когда он довез Джина домой и убедился, что тот в порядке, ему следовало бы убраться восвояси. Едва ли Джин вляпается еще в какие-нибудь неприятности, но, впрочем, у него всегда был талант к недооценке. Джин, похоже, улавливает порхание мыслей в сэмовой голове, потому что, закурив, неожиданно кивает на дверь.
— Можешь ехать, если хочешь. — И откидывается назад, усаживаясь поудобнее. — Смотри сам, как себя чувствуешь. Можешь оставаться, спи на диване. Без проблем.
Учитывая, что он провел в обществе Джина уже шесть дней, по логике, Сэм уже должен был бы лезть на стены, в поисках спасения, но это не так. Мысль о том, что Джина не будет рядом, даже в самые неприятные моменты, его нервирует. Быть рядом с Джином — так же естественно, как вести протокол или учить жизни всех окружающих.
— Я останусь, не возражаешь?
— Иначе бы не предлагал.
Времени только начало восьмого, ложиться слишком рано, и говорить не о чем. Сэм закрывает глаза и набирает полную грудь воздуха, а затем очень медленно выдыхает.
Он скорее ощущает, чем чувствует, что Джин придвигается ближе. Диван слегка прогибается, и еще — тепло чужого тела, но, понятно, все это до того, как губы Джина вдруг оказываются на его губах, и Сэм теряет всякую ориентацию в пространстве. Он распахивает глаза и цепляется Джину за плечи, но осторожно, чтобы не причинить боли.
Поцелуй жесткий, с привкусом томатного соуса. «Это большая ошибка», — думает Сэм, но не говорит. Он разворачивается, и теперь они совсем близко, и целует Джина в ответ, так сильно, как ему хочется. Дни напряженности, загнанной в подсознание; не только сексуальной, конечно, но бесспорно окрашенной мерцанием воспоминаний о тех моментах под завалом — все это заставляет его сейчас ломать все и всяческие барьеры, лизать, прикусывать, торопливо и зло, настойчиво проталкивать язык в чужой рот.
Одной рукой Джин хватает Сэма за бедро, отпихивает от себя. Сэм останавливается, уже готовый отодвинуться полностью, но тут Джин толкает его вниз, так что Сэм оказывается на коленях у дивана, а другой рукой цепко держит за волосы. Джин Хант и утонченность — эти понятия как-то не вяжутся между собой.
У Сэма мелькает мысль, что сейчас ему стоило бы возразить — сказать что-нибудь едкое и остроумное — но в движениях Джина такое нетерпеливое желание... и Сэм понятия не имеет, почему так хочет его насытить, но он этого хочет, и всё. Он тянет молнию вниз — знакомое движение, и странно успокаивающее — и облизывает губы, решая, что дальше. Он никогда раньше такого не делал. Он быстро учится. Джин шире раздвигает ноги. Сэм встает поудобнее, так, чтобы ребра только ныли, а не напоминали о себе резкой болью.
Для пробы Сэм пару раз втягивает член Джина в рот, затем языком широко проходится от начала и до конца. Обхватывает рукой и опять берет в рот, подражая действиям своих подружек, давно. Ощущение — Джин горячий, и заполняет ему весь рот целиком — ни с чем не сравнимо. Сэм зажмуривается, старается взять как можно глубже, потом опять отпускает. Джин царапает ему кожу и выдыхает шипя, когда Сэм делает то же самое еще раз, привыкая к ощущениям. Он ускоряет ритм, прислушиваясь к сдавленным стонам, и наконец понимает, что Джин уже на подходе. Он обводит языком вокруг головки.
Джин подается назад и кончает Сэму на щеку, от неожиданности тот дергается, вскидывает голову. Выражение лица Джина заставляет его замереть — раскрасневшийся, с приоткрытым ртом, и такой напряженный, каким Сэм его еще никогда не видел. Джин смаргивает, один раз, потом закрывает глаза совсем, запрокидывая голову. Еще несколько секунд. А потом он неловко поднимается на ноги, неловко приводит в порядок одежду и топает вверх по лестнице, с грацией трехногого носорога. Сэм не делает попыток его задержать, даже чтобы спросить, где постельное белье. Он поднимается с колен — неловко — и опять садится на диван, и выдыхает. Рука проходится по промежности, но он не хочет этого делать, думая о Джине, когда тот так близко, так что он просто вытирает лицо рукавом.
Ночью Сэм не спит, диван слишком неудобный, и одна пружина торчит. Все тело болит и ноет, даже хуже обычного. И он не может не думать о Джине, и о том, что у них теперь, и сколько это создаст проблем, и что больше всего ему сейчас хочется подняться наверх и трахать Джина, пока тот не утратит даже саму способность выговаривать ругательства, не говоря уже о желании. Большую часть времени, когда Сэм закрывает глаза, он почти уверен, что больше их никогда не откроет. Свет в гостиной так и горит всю ночь.
В восемь он наконец решает, что уже можно шуметь, и доползает до кухни, чтобы сделать чай с тостами. Не слишком изобретательно, да, конечно, зато примиряющее. Ему случалось и раньше видеть Джина бодрствующим в восемь утра, так что ничего невозможного нет. Он сидит за кухонным столом и мажет джем, предельно аккуратно, каждый раз до самого края.
Кухня уютнее, чем гостиная. Выглядит обжитой. На столе прожженные следы и прорезы, потертости на полу. Сэм обозревает окрестности, поднося край кружки к губам и слегка наклоняя. Он ошибся чашкой, взял ту, где перебор сахара, но медленно пьет, все равно.
Джин вламывается, со своей всегдашней утонченностью. Почти не глядя на Сэма, и без всяких спасибо, ухватывает намазанный тост.
— Нам надо поговорить, — роняет Сэм, прекрасно отдавая себе отчет, что после такого предложения он, скорее всего, не жилец.
Джин фыркает, излучая презрение всем собой.
— Разговоры — это дрочилово.
— Да. И поэтому нам надо поговорить.
Джин пробует чай, кривится, тянется за сахарницей, кладет себе три ложки, а потом доплескивает виски из фляжки. Сэм пытается держать лицо, но верхняя губа все-таки подергивается от негодования.
— Джин, правда, — он делает еще одну попытку. — Мы должны решить, что будем делать... со всем этим.
Джин бухает кружкой об стол.
— Никакого «всего этого» нет. — И цедит сквозь зубы: — Я не педик.
— Я знаю. Но, видишь ли, имеется некая наклонная плоскость...
— Никакой плоскости нет.
Но Сэм не готов отступать, его подогревает уверенность в себе и адреналин.
— Ты меня хотел.
— Я сказал то, что тебе хотелось услышать, Саманта. Ты играл не по правилам, так что пришлось накинуть тебе мотиваций, — хмыкает Джин в ответ.
Сэму не раз случалось огребать от Джина оплеухи, так что боль и унижение — это ему знакомо, но теперь он знает, что и словами Джин управляется не хуже.
— Я тебе не верю.
— Твое право. Но так оно и есть.
Ногтями в ладонь — это больно. И ребра ноют безостановочно. Он делает глубокий вдох, и стоит на своем, и заставляет Джина взглянуть себе в глаза.
— Я знаю, что это непросто. — Он говорит так тихо, что голос едва перекрывает электрическое гудение холодильника.
— Непросто, — презрительно повторяет Джин. Глаза равнодушные, как осколки сланца. — В жизни все непросто, Тайлер, хотя тебе, как видно, кто-то позабыл об этом сказать. Ты точно рехнулся, если нашел какое-то «это», чтобы о нем говорить. Ради бога, выкинь весь этот бред из головы. И живи спокойно.
— Забыть, да? Забыть, как ты мне дрочил, и как твой язык у меня во рту — забыть тоже. Да, чего уж проще. Особенно когда ты пялишься на меня вот так.
— Я разве тебя не предупреждал: «забудь свои наивные мечты, девочка». Точно помню, что говорил.
— Ну да. А потом, неделей позже — не далее как вчера вечером, кстати — оприходовал меня на своем же диване. И я что-то не слышал, чтобы ты возражал, когда я тебе отсасывал. Я бы больше сказал — судя по виду, тебе здорово хотелось ответить мне тем же. Так что не надо теперь тут проповедовать случайно-выборочную амнезию.
Сэм ни на что такое не напрашивался. И последнее, что ему от жизни было нужно — это испытывать что-то к собственному начальству. Если бы у него была хоть капля здравого смысла, Сэм увлекся бы Энни, но у Сэма проблемы со здравым смыслом, хотя сам он утверждает обратное. И его раздражает уверенность Джина, будто он в восторге от всего происходящего. Однако происходит то, что происходит, и он не собирается это замалчивать, даже если кому-то так покажется удобнее.
— Вчера вечером было в последний раз, — говорит Джин, но звучит это не слишком убедительно, и Сэм чувствует, как маска начинает трескаться.
— Хорошо, пусть так, — соглашается он. — Так даже лучше. — Он намеренно стоит совсем рядом с Джином, и когда поворачивает голову, они почти соприкасаются, щека к щеке. — Ничего такого... ни картотеки, ни обоев в идиотский цветочек.
Джин давится чем-то не произнесенным вслух, хватает Сэма за плечо, как в клещи, и скрипит зубами. Морщится — и Сэм думает, что это чисто физическая боль, в противовес психологической. Еще бы.
— Нельзя судить человека по тому, что он говорит на грани смерти, — скрежещет Джин.
— Наоборот. Мне кажется, только тогда и говорят правду.
В дверь стучат, и Сэм видит выражение облегчения у Джина на лице, и ему хочется, наплевав на все, вжаться в Джина, силой взять то, что ему не желают дать по доброй воле, но он делает шаг назад. А потом идет открывать дверь.
— Они там сказали, вы выписались, — заявляет Крис прямо с порога, как будто это для кого-то новость. Сэм сдерживается, чтобы не рявкнуть, и тупо кивает.
— Ну да. Его же ни в какой больнице не удержишь, — и показывает назад, в надежде, что Крис поймет.
— Приехали вас, ну это, успокоить. Вам запрещено появляться в участке, суперинтендант сказал, но у нас с Рэем столько новостей, жалко было терять такие наводки. Так что Энни осталась нас прикрывать, если что.
Это последнее, что сейчас нужно Сэму. Ему плевать на тех ублюдков, которые им все это подстроили. Кроме самого факта, что это — было.
— Давай, Крис. Выкладывай, что вам удалось нарыть.
— Там Рэй «кортину» шефа паркует. Лучше чуток обождем. — Крис проходит в коридор, почтительно пригибает голову. — Дерьмово выглядите, босс, извините за выражение.
— Ну, поскольку ты это уже сказал, то, полагаю, возражать теперь поздно.
— Кого там черт принес? — рявкает Джин.
— Это я, шеф, — кричит Крис в ответ, и фигура Джина заслоняет свет на другом конце коридора Сэм поднимает руку и трет висок.
Рэй вваливается, с бутылкой скотча, слишком шумный, вульгарный, и Сэм не может удержаться от язвительных мыслей о радостях крепкой мужской дружбы. Они передислоцируются в гостиную, четыре тела, до краев накачанные тестостероном. Сэм думает, ему не стоило бы удивляться, когда Джин предлагает всем по стаканчику, и Рэй соглашается. Крис отказывается, сославшись на то, что утром переел кукурузных хлопьев. Сэм — на алкогольное отравление, и вжимается глубже в кресло.
— Ника так и не нашли, — объявляет Рэй, залпом опрокидывая виски.
— А ты проверил, где он раньше жил? — уточняет Джин, и Сэм уже готов съязвить по поводу очевидного, но затем вспоминает, кому задан вопрос.
— Само собой. Был у его мамаши, и на старой квартире, никто о нем ни сном, ни духом.
— Он мертв, — буднично отмечает Сэм. — Судите сами... Мы же знаем, что Ник на самом деле не такой уж мерзавец. Не убийца. Это совсем не его. Значит, его подставили, а потом избавились, как только он стал не нужен.
Джин поднимает брови и комментирует, не глядя при этом на Сэма:
— От скорости работы твоего мозга у меня прямо мурашки по спине.
Сэм это игнорирует.
— Может статься, «Мак’c» и не был отвлекающим маневром. Надо бы проверить старые учетные регистры.
— Уже готово, босс. Вот, мы вам тут все принесли.
— А. — Сэм удивлен и сам точно не знает, что чувствует — то ли радость, то ли глубокую подавленность. Он выбирает нечто среднее. — Отлично.
— И у нас тут длиннющий список осведомителей, шеф... гляньте, может, из них удастся что полезное выбить, — добавляет Рэй.
— И как мы за них возьмемся? — уточняет Сэм.
— За шею скрутим и прижмем, как еще, — отвечает Джин.
— Я к тому, что ни один из нас не в состоянии сесть за руль.
Рэй явно очень гордится собой.
— Об этом мы тоже подумали. И наняли вам шофера.
Джин хмурится.
— А платить ему чем?
— Ну, когда мы говорим «наняли», то на самом деле имеем в виду «убедили», а под «убедили» на самом деле подразумеваем «заставили», — улыбчиво поясняет Крис.
— Еще не хватало, чтобы эти, в форме, глумились у меня за спиной.
— И не будут. Он глухой, этот парень.
— Леонард? — бессмысленно уточняет Сэм. Ему жаль этого беднягу, которому пришлось иметь дело с Рэем и Крисом, соглашаясь против воли на работу, которая ему совершенно не нужна, и вдвойне жаль — потому что теперь бедняге придется еще иметь дело с Джином и с ним самим.
— Он самый, ага.
— Ну, просто охренеть. Вам мало, что меня плитой задавило, вы еще хотите, чтобы нас этот придурковатый инвалид в автокатастрофе угробил.
— Он глухой, но не слепой, причем тут автокатастрофа, нельзя же быть настолько предубежденным тупицей.
— С этим чертовым недотепой? Да, точно врежемся, я говорю!
— Леонард подойдет через час, — вмешивается Крис. — И можете начинать. Вам наверное уж не терпится поработать, да?
Сэм рывком поднимается с места и тут же об этом жалеет. На пару секунд — почти неодолимый соблазн расшвырять тут всех и рвануть к чертям в Мексику. Но это будет бесполезно и трудоемко, и на самом деле ему хочется остаться, разве что с небольшими изменениями в программе. То, что касается Джина, во-первых. Ну, и весь 1973 год, во-вторых.
Было время, когда Сэму казалось, он держит свою жизнь под контролем, во всей ее полноте, но сейчас приходится признавать, что все вокруг летит вверх тормашками и набекрень. Никакого контроля. Вообще. Он ждет, что ему принесет судьба. И Джин.
~tbc~